Он наигрывал тихо и плавно. Вокруг резонаторного отверстия гитара немножко поблекла, но звук все равно был чистым. Я задавалась вопросом, сколько лет он играет на этой гитаре и сколько песен он создал, используя этот гриф.
Я начала кивать в такт головой, а он повторял снова и снова. Такт был простой, я чувствовала ритм. Он ударил басовую струну, затем ушел вверх, вниз, вверх. Он держал ноту на один бит, затем открыл аккорд С. Am, Em, F, C, G. Аккорд за аккордом, и я была загипнотизирована рисунком, который создавали его пальцы, бегая по струнам.
Я не смогла достаточно быстро вытащить свою гитару из чехла. Еще два раза я прослушала ритм, а затем начала бренчать, имитируя его аккорды и перебирая пальцами струны, пока мы не зазвучали вместе.
Мы начинали и повторяли сотни раз, экспериментируя с ритмом, который он создал. Затем, наконец, он закрыл глаза и начал тихо петь. От его сурового, проникновенного мурашки тут же поползли по моей спине.
Он оставил глаза закрытыми, и я продолжала ритм за нас обоих, пока он пел.
Уголки его губ приподнялись после последней строчки, и я знала, что он дразнил меня.
— Вау, давай, расскажи мне, что ты на самом деле чувствуешь, — засмеялась я, продолжая водить пальцами по струнам гитары. — Что, если я начну сейчас?
Он открыл глаза и улыбнулся. Первая настоящая улыбка, которую он подарил мне.
— Действуй.
Я прождала аккорд, чтобы повторить начало, пока мой разум искал текст. Обычно я так не работала. Мои песни создавались медленно и вдумчиво, но было что-то забавное в том, чтобы петь стихи, слетающие с кончика моего языка. Я облизнула сухие губы и сглотнула, готовя голос, прежде чем начала тихо петь.
Ты хочешь, чтобы я ушла.
Ты ненавидишь мой статус-кво.
Он улыбнулся шире. Его темные глаза с заметным восхищением смотрели, как мои пальцы двигаются по струнам.
Теперь я практически на дне.
Я посмотрела на гриф, пытаясь чуть изменить ноты, которые мы уже придумали.
Я уйду, если смогу.
О, да, я знаю, что должна.
Ты меня неправильно понял.
Я закусила губу, чтобы удержаться от улыбки.
Ты — критичный придурок.
Спорим, что сейчас ты в отличном настроении.
Никто из нас не переставал играть, когда мы засмеялись над нашей жалкой попыткой сочинения песни. Я не знаю, что мы делали — точно не писали наш дуэт, — но напряженность в комнате спала, в сравнении с тем, когда я зашла сюда впервые, рассчитывая на что-то.
— Это было действительно ужасно, — сказала я, пробренчав пальцами по гитаре, прежде чем положила ее на колени.
— Ноты или наши стихи? — спросил он.
— Нет, мне понравились аккорды. Я имела в виду мои стихи.
Он подвигал губами, пока обдумывал мой ответ. Мысли затуманили его взор, но он все еще не позволял прочесть их.
— Я не имею в виду те тексты. Может, и имел, когда впервые тебя увидел, но не более того, — сказал он, уставившись в окно через мое плечо.
Я улыбнулась.
— О, я определенно имела в виду свои.
Он засмеялся, и мы продолжили играть все утро. Мы не написали стихов в этот день, но мы продолжили играть, создавая мелодию для дуэта. Корни закладывались аккордами, которые падали, как листья с деревьев.
Создавать аккорды к песне — не самый легкий процесс. Сначала мои пальцы оставались на грифе, пока мой разум работал напряженно, пытаясь питать мое творчество. Я бы хотела продолжать наигрывать, ошибаться и получать озарение, пока все не получилось бы.
Я начинала с одного аккорда. Это все, что требовалось. А когда заканчивала и отыграла песню, чувствовалось, что эти аккорды созданы быть вместе.
Хорошая песня не звучит так, будто я ее создала только руками. Кажется, будто судьба создала эту песню, а я просто записала ее в окружающем беспорядке, вдыхая ясность в бесконечное сочетание звуков.
Мы с Джейсоном не добились этого, играя вместе в первый раз, но я знала, что добьемся. Я никогда не чувствовала, чтобы суета отступала так быстро и легко, как это происходило, когда мы с Джейсоном звучали вместе.