Разумеется, до сэппуку не доходило. В конце концов, у самого アドバンスド (адобансудо) самурая только одна жизнь, и если каждый день сэппучиться — никакой 救急車 (кюкюся) не хватит; но искусство распределения полностью ушло из сферы интересов Канэко, он демонстративно перестал говорить на синкрете и ежедневно выучивал сотню слов на японском, носил исключительно кимоно эпохи Эдо, упражнялся с мечом и осваивал кэндо, подвесил к потолку голограмму Мисимы в мундире офицера национальной гвардии, а о межнациональном синтезе отзывался со странной злобой, как о бабьих сказках. Агрессивность странно сочеталась в нем с изысканной вежливостью. Тамидзи часто казалось, что Канэко хочет его убить, но очень вежливо, с бесконечными извинениями и ритуалами.
Это было омерзительно. Это было необъяснимо. Это было ни на что не похоже, и ужаснее всего было то, что Волна вытащила из всех самое подавленное — и самым подавленным, тайным, стыдным и желанным было, стало быть, вот это вот, носившее таинственное имя кокумин-но-сэйсин.
Тамидзи не знал японского — не то что «знал, но забыл», как лепечет двоечник, но просто никогда в нем не нуждался. Можно при желании выучить вавилонскую клинопись, на Земле бывали в ходу и не такие хобби, но даже в строительстве моделей первых звездолетов было больше смысла. Канэко, однако, наотрез отказался говорить с японцем на неяпонском. Если у вас есть вопросы ко мне, извольте пройти свою половину пути. Ладно, в КОМКОНе умели решать и не такие задачи, Тамидзи нацепил мнемокристаллы шестого поколения и за ночь выучил дзэкко-но нихонго, знай наших. Он надеялся поставить Канэко в тупик, но тот и бровью не повел, как говорили древние (брови у древних играли большую роль в мимике).
— Спрашиваю я, Тамидзи: как изволите вы объяснять себе происшествие с двумя волнами? — спросил глава комиссии в лучших традициях Кодзики.
— Отход от правил, забвение традиции, — лаконически отвечал самурай Канэко, сидя в позе сэйдза (ступни соприкасаются, большой палец правой ноги строго над большим пальцем левой).
— Отход от традиции совершился тысячелетие назад, в эпоху Кинсэй, — заметил Тамидзи, сидя довольно свободно, демонстративно закинув ногу на ногу: я уважаю ваши традиции, извольте уважать мои.
— Райдзин терпит долго, мстит жестоко, — проговорил Канэко, всем видом выражая готовность терпеть и мстить в лучших традициях Райдзина.
— Осмелюсь вам заметить я, Тамидзи, что традиция имеет священный смысл для уроженца Ниппона, но никакого не может иметь священного смысла, синсэйна ими, для гайдзина.
— Отход от всех традиций, — сурово отвечал самурай. — Изнеженность поведения, распущенность костюма. Мужчина ведет себя как женщина. Нет благоговения перед прошлым. Позорный интерес к удобным ботинкам, мягким штанам. Похоть познания, праздное любопытство. Сошли с пути смерти, и вот теперь тянутся перед нами кривые, глухие, окольные тропы. Обожествление ложного синтёку-дзёкё.
— Почему ложного? — быстро спросил Тамидзи.
— «До» мужчины не ведет к удобству, — все так же статуарно отвечал Канэко. — «До» достойного ведет к свободе и, следовательно, смерти. Живой несвободен и, следовательно, недостоин.
Тамидзи слышал когда-то весь этот бред, в КОМКОНе изучали секты самоубийц, но тут было иное. Он честно пытался разбудить свои древние гены, актуализировать корни, проникнуть даже в подсознание, но подсознание ко всему этому бреду было глухо, как кирикабу, старый сухой кирикабу цветущей когда-то сакуры.
— Поговорим серьезно, — проникновенно сказал Тамидзи. — Я понимаю, шок, стресс и все вот это. Я понимаю также естественный ужас перед прогрессом, боязнь иностранцев, жажду закрытости. Жизнь со всех сторон окружена смертью, подобно Японии, со всех сторон окруженной морем. Но это один раз уже привело к ужасному тупику и всякий раз приведет туда же. Не слишком ли дорогую цену мы уже платили за отказ от будущего?
— Но всякий путь ведет к ужасному тупику, — ответил Канэко с простодушным изумлением, делая жест акамбэ, то есть оттягивая пальцем нижнее веко, что означало: я крайне, крайне удивлен, мне с вас смешно. — Нет пути, который не вел бы к океану смерти. Наш выбор лишь в том, достойно ли мы выглядим при этом. Планета Нидзи выглядела недостойно. Много суеты, пустая болтовня. Многие мужчины и женщины позволяли себе.
— Планета Нидзи достигла великих результатов, — назидательно сказал Тамидзи.
— Планета Нидзи достигла полного саморазрушения и вся покрыта глубоким слоем юки. Гадатель не знает своей судьбы, — ввернул он древнюю пословицу.