Слава не стал задавать вопросов, почему именно куст. Он правильно догадался, что от тех сил, которые давно за ней охотились, надежнее всего было прятать ее именно в таком обличии, а чтобы он уж точно не прошел мимо — поместить ее именно в том месте, где она иногда поджидала его с работы. Он побежал домой, схватил с балкона лопату и большой пустой горшок от сдохшего лимона, осторожно выкопал куст, насыпал сухой земли и отнес наверх, приговаривая про себя Бог весть откуда всплывшее в памяти: “Whose woods these are I think I know” — и действительно знал.
На похоронах Слава был удивительно спокоен. Пришло очень много народу, в том числе тех, кого он вообще не знал, тех, кто никогда ее не видел и только читал «Хронику выздоровления», как она назвала этот блог, даже не допуская иного исхода. Все были уверены, что Слава просто не понимает происшедшего, потому что если даже они, никогда ее не видевшие, так ее полюбили, — что должен чувствовать человек, который с ней прожил пять лет? Но никому и в голову не приходило, что этот человек получил дар, что ему предоставили утешение, что Господь не бросает своих и перевел Аню в ту форму существования, в которой ее никто не найдет, а Слава будет все понимать. Нельзя сказать, чтобы никто раньше не догадывался о такой возможности. В фильме «Фонтан» жену героя уже превращали в дерево, чтобы увезти на другую планету и там спасти. Но там дерево было скучное, безэмоциональное и почти не разговаривающее, потому что Даррен Аронофски все-таки не бог.
А здесь у куста было то же всегда радостное и слегка при этом виноватое выражение, которого Слава не встречал больше ни у кого, и даже заниматься она продолжала более или менее тем же. К Славе приходили друзья, и он был, разумеется, не дурак, чтобы сразу объяснять новое положение вещей, он просто говорил, что сидеть одному невыносимо, заводить собаку обременительно, поэтому он завел себе куст. И друзья хорошо его понимали, и это их дополнительно сплачивало, так что вокруг его горя образовались до конца года две пары, трудно сказать, насколько богоугодные, но у одной из них запросто мог родиться гений, а у другой как раз такой идиот, чтобы жизнь не казалась гению медом и у него был стимул творить.
Слава оставался на службе, и периодически ему приходилось выезжать в командировки. Он был не таким одаренным агентом, как Аня, но тоже ценным, и как минимум раз в месяц начальство отправляло его в дальние поездки, а иногда ему самому приходила странная фантазия посмотреть Иссык-Куль, и на службе не возражали — человек пострадал, надо развеяться. На время отлучек он оставлял кусту механическую поилку, то есть поливалку, которая дозированно вливала ему витаминную воду. Правда, в ноябре он все равно облетел, но Слава этого ждал и не огорчился. А весной случилось возрождение, как и положено, и Слава окончательно уверился, что их затея удалась: теперь ее догнать не могли.
Не сказать, чтобы они не пытались. Один раз — был страшный день с ледяным дождем — на лестничной клетке его поджидала темная личность, из тех, которые всем обликом своим внушают тревогу: он стал спрашивать, не здесь ли живет Аня. Вынь да положь ему Аню. Он утверждал, что давным-давно она его очень выручила и вот теперь он выкарабкался и желает поблагодарить. Видно было, однако, что ниоткуда она его не выручила, что он в такой же беде и продолжает сеять эту беду вокруг себя, но изо всех сил хорохорится и бодрится. Такой же вид был у одного мужика, небритого, со свежими ссадинами, обильно смазанными зеленкой: он на Финляндском вокзале просил на билет, многозначительно добавляя, что едет к женщине. Он даже подмигивал. Ясно было, что женщины у него не было очень давно. Возможно даже, это был тот же самый мужик, которого тогда подсылали, чтобы Славу задержать, а теперь — чтобы выведать про Аню. Но Слава, разумеется, все понял.
— А откуда вы знаете, что она здесь живет? — спросил он.
— Она дала мне адрес, — заторопился темный, — давно написала, я все не мог, хотел, понимаете, чтобы уже во всем блеске…