— Понимаешь, Баз, — принялся объяснять мне Портер, пока перемешивал с яичницей мелко нарезанное, жареное с луком и картошкой мясо, — в фильме важно создать напряжение. Но держать в нем зрителя на протяжении двух часов — так еще никто не делал.
— Эд, тут я тебе не подсказчик.
— Догадываюсь. И как раз ломаю голову, как сохранить драматизм, а не смешать все в кучу, как только что поступил со своим хэшем.
— То есть просто рассказать историю на экране не выйдет?
— Конечно, нет! Зритель заскучает через полчаса. Если только… Если только…
— Ну же, не томи!
— Есть один парень на Восточном побережье. Он разрабатывает свой метод. Он называет его диккенсовским и предлагает строить действие скачками.[1] Кажется, я знаю, что нам нужно. Допивай свой кофе, и погнали.
Странные возымел последствия наш завтрак. Вернувшись в поместье «Эль Нидо», Эдвин схватил исписанные им листы и на моих глазах разложил их на неравные кучки. Он словно вернул свой «хэш», то есть набросок сценария, к первозданному виду — к бессвязному набору сцен и ключевых моментов уже придуманной истории. И пересобрал их заново, введя в каждую часть яркое зрелище. Пока в виде красной пометки на тексте верхнего листа — одного предложения или фразы с восклицательным знаком.
— Без зрелищности — никак! На этом жило, живет и будет жить кино для американского зрителя. Это еще лет пятнадцать назад доказал Краш, хотя он снял не игровую фильму, а документалку.
Я уже знал эту странную историю. Агент железнодорожной компании из Техаса Джордж Уильям Краш придумал редкое шоу — столкновение и взрыв двух паровозов. Для этой цели он построил временный город, трибуны и участок железнодорожного пути. И собрал гигантскую толпу в сорок тысяч человек. Эксперимент вышел из-под контроля. Поезда взорвались слишком сильно и убили несколько человек. Еще больше оказалось раненых. Но все остались в диком восторге. Шоу продолжало до сих пор жить.[2]
— Сцена в пустыни, встреча с бандой, нападение на банк, погоня, драматический дележ добычи, бой в заброшенном городе в твоем доме-корабле, финальная дуэль со злодеем — это отличный сюжет фильма…
— Мы назовем его вестерн, — перебил я мэтра.
— Вестерн? Хорошее название для жанра и четко локализует место съемок. Но не в этом суть. Суть в том, что мало в каждую часть добавить особо зрелищный момент и ни разу не повториться. В одной — красиво пристрелить злодея. В другом — как-то обмануть зрителя ловким трюком. В третьем — продержать его в напряжении подольше, нагнетая динамизм… Нужная любовная линия!
— Любовная⁈
— Конечно! Именно она и даст нам возможность разорвать плавность повествования и двигаться скачками, — Портер необычайно возбудился и повысил голос. — И завершим мы не выстрелом в зрителя, как в «Большом ограблении поезда», а долгим страстным поцелуем в финале.
— А нас не обвинят в безнравственности?
— Датское кино уже пробило нам дорогу! Теперь на экране зритель ждет не легкого прикосновения губ, но долгого страстного поцелуя. Таким и будет наш финал.
«Неужели мы сейчас создаем лекала, по которым будет строиться будущее американское кино?» — с гордостью подумал я.
— Нам нужна актриса на главную роль, — продолжил свою мысль Портер. — И поверь, ее выбор — это будет непросто.
… Насколько захватывающим и интересным может стать создание сценария, насколько нудным и выматывающим являются сами съемки. В кинопроизводстве нет ничего более скучного. Непосвященному кажется, что съемки — это сплошной праздник. Ему и невдомек, какая поразительная разница заключена между тягучим процессом и эффектным результатом. Внешне для него все выглядит какой-то кустарщиной, будто режиссер, как сапожник, забивает в подошву гвозди один за другим в виде указаний актеру. Массовка мается в ожидании. Техперсонал — дремлет. Непричастные, вроде меня, но допущенные на площадку изнывают от тоски. А режиссер знай себе командует актеру, занятому в сцене: «Повернись!», «Замри!», «Встань в пол-оборота!» И так много раз подряд.
Вот он вдруг командует «Action!»[3] Все оживляются в надежде на чудо. Но ничего внешне особого не происходит. Оператор начинает крутить ручку со скоростью, позволяющей зафиксировать 16 кадров в секунду. «Стоп, снято!» Все возвращается к прежнему дремотному бытию.
Нет ничего интересного ни в съемочной площадке, ни в инструктаже актера.
Площадка — одно название. Небольшой дощатый помост, немного приподнятый над землей с помощью брошенных на нее брусьев, на одном из моих участков в Голливуде. Задний план — светлые синие, зеленые или желтые экраны. Хорошо хоть солнце — величина практически постоянная, и можно солидно сэкономить на освящении.