— Он заберет нашу воду! — только об этом и были все разговоры.
ЭлЭй лежал на уровне моря. Долина Оуэнс была на 4 четыре тысячи футов выше. Вода могла самотеком добраться до моего фонтана, если перекинуть через девять каньонов рукотворные бетонные каналы и пробить полторы сотни туннелей через горные гряды. Грандиозный проект, каждый месяц получавший живое воплощение — будущая искусственная водная артерия все ближе и ближе подбиралась к Лос-Анджелесу.
— А я вам говорю, нужно судиться и судиться! — кричал старый фермер, позабыв о своей чопорности патриарха. Быть может, первый из собравшихся, получивший участок в долине по закону о Гомстеде.[2] — Не может быть, чтобы все закрыли глаза на столь выдающееся преступление — тайную кражу документов о водоразделе и их наглую подделку.
— Да у Малхолланда все схвачено в правительстве! Бюро мелиорации, обещавшее нам новую ирригационную систему, скупили на корню продажные чиновники.
— Малхолланд утверждает, что Лос-Анджелес заберет только то, что останется в реке после того, как мы оросим свои посевы. Он лжет. Как только на Калифорнию обрушится засуха, ЭлЭй увеличит поток вод в акведуке, просто позволив долине высохнуть.
— Нас лишат самой жизни, если озеро Оуэнс обмелеет![3] Никому нет дела, что мы поставляем по пол сотни тысяч бушелей кукурузы, пшеницы и картофеля и две сотни тысяч фунтов сливочного масла. Но кто-то скупает земельные участки, и производство долины постепенно падает.
Это была ценная информация, которую я немедленно отложил в ячейку своей памяти под грифом «важно, но требует проверки». Но и без нее догадался, что этот «кто-то» — скорее всего, офис мэра Лос-Анджелеса. И еще я понял, что мой фонтан и бассейн будет наполнен чужими слезами. Кому какая беда, что скоро долину Оуэнс ждет смерть. Триста тысяч жителей Лос-Анджелеса, нуждавшихся в воде, шестикратно превышали количество жителей долины Оуэнс. В будущем эта пропорция возрастёт еще больше. Все эти загоревшие до черноты сутулые реднеки, окружавшие меня, своим горбом отстроили свою жизнь. А большой город был готов ее отнять. Без малейшего сожаления.
— Нельзя сидеть сложа руки. Пришла пора активных действий, — закричал приятель Зефура, Захер.
Его поддержали молодые, успевшие хлебнуть деревенской самогонки. Они сбились в кучу и принялись тайком что-то обсуждать. Как я не напрягал свой слуховой аппарат, ничего не расслышал.
— Оль, у тебя есть кто в деревне, у кого ты могла бы остаться на ночь?
— Тетя Таня. Она вышла замуж за поселкового лавочника и в приюте мне не откажет. Ты что задумал, Баз? Мне будет неспокойно, если ты ввяжешься в какую-то авантюру.
Я окинул ее снисходительным взглядом, и она запунцовела. Ишь, нашлась тут командирша! Дышит мне в пупок, а уже решила, что может раздавать команды и плевать ей, на каком боку у меня котелок. «Неспокойно» ей, понимаш!
— Без сопливых разберусь!
Оля не ойкнула и не рассердилась.
— Я и не сомневалась ни секундочки. За деревенских беспокоюсь. Ты их затопчешь, как бык на выгоне, а мне тут еще жить.
«Откуда она так уверена во мне? Местные парни — не чета липецким мужикам. Тут вообще-то Калифорния, и на вопрос, есть ли у вас оружие, посмотрят, как на недоумка. Неужто влюбилась? И наделила меня всеми мыслимыми и немыслимыми статями былинного богатыря?»
Я внимательно на нее посмотрел.
Оля ответила мне твердым взглядом. Без вызова, но и без смущения.
— Путаться под ногами не буду. Тебе тряпки нужны копыта замотать? — шепнула мне украдкой.
Охренеть не встать. Она что, мысли читает?
Тряпки пригодились. Молодежная банда куда-то отправилась на ночь глядя, а я ехал вслед за ней, держась на приличном расстоянии. Никто особо не таился. Звякали пряжки упряжи, на каменистой осыпи цокали копыта. До меня доносились смешки и обрывки разговоров. Куда вы собрались, ребята, такой веселой компанией? Я бы за вами не потащился, если бы не услышал про динамит. Как только заходила речь про взрывы, у меня тут же волосы вставали дыбом, а рука сама собой опускалась на рукоять моего Боуи.
Деревенские остановились в низине, после того как прилично забрались в горы.
Спешились. Стреножили лошадей.
Не оставив смотрящего и не приглушая голосов, двинулись в ночную темноту, не удосужившись зажечь факел или фонарь.
Я, оставив лошадь у какой-то скалы, потянулся за ними, припомнив свои навыки «охотника» из прошлой жизни.[4] В кромешной темноте следить за молодежью труда не составляло. Они не крались. Все так же громко переговариваясь, неспешно двигались к рукотворной прямоугольной конструкции, чьи ровные грани, возвышавшиеся над землей, отчётливо чернели метрах в ста.