Клык попал ему в плечо, но он был до такой степени закутан в меха, что она сомневалась, что достала до иссохшей плоти. Кебелла силилась вырваться, но безумие придавало Альбарду сил. Пришла ошеломляющая, неизведанная боль, когда кожа на руке разошлась до самого плеча. Она сползала с мышц, как будто застенчивая дама снимала оперную перчатку.
Ужас приковал Кебеллу к месту, а Альбард выронил покров кожи, который сорвал с ее руки. Он ухватился за каркас экзоскелета. Используя ее вес в качестве рычага, он с гримасой яростного напряжения подтянул себя к краю кресла.
Огонь померк, и она увидела, что в его второй руке что-то поблескивает.
Какой-то клинок. Скальпель? Она не могла сказать наверняка.
Где Альбард достал скальпель?
— Ликс получает удовольствие от моих страданий, — произнес Альбард, словно она задала вопрос вслух. — Она точно знает, как сделать мне больно, но не слишком тщательно собирает свои маленькие игрушки.
Скальпель дважды полоснул быстрыми взмахами.
— Я много узнал о страдании от моей суки-жены, — сказал Альбард. — Но мне нет особого дела до твоих страданий. Я просто хочу, чтобы ты умерла. Можешь это для меня сделать, мать-шлюха? Пожалуйста, просто сдохни.
Она пыталась ответить, проклясть его, пожелав вечной боли, но ее рот был заполнен жидкостью. Горькой, насыщенной жидкостью с привкусом металла. Она подняла клык наги, словно еще могла сразить своего убийцу.
— На самом-то деле я солгал, — произнес Альбард, аккуратно перерезая скальпелем связки у нее на запястье. Кисть обмякла, и клык со стуком упал на пол. — Мне есть дело до твоих страданий.
Кебелла Девайн снова осела на колени, колотясь в конвульсиях. Литры крови толчками изливались из ее артерий на колени Альбарда. Экзоскелет дергался и содрогался, силясь интерпретировать сигналы, поступающие от умирающего мозга.
Наконец, он прекратил свои попытки.
Альбард наблюдал, как жизнь покидает налитые кровью глаза Кебеллы, и испустил сухой вздох, который сдерживал внутри себя больше сорока лет. Он столкнул труп мачехи с колен и собрался с силами. Ему их едва хватило для схватки с ней. Он был немногим более, чем просто калека, и только ненависть придала ему сил, чтобы убить ее.
Глядя на мертвое тело, он моргнул, когда — всего на мгновение — увидел труп маллагры. Стальные прутья арматуры стали костями, меховые одеяния — шкурой животного. Чрезмерно натянутая кожаная маска Кебеллы превратилась в пасть скарабея, принадлежавшую горному хищнику, что лишил его глаза и обрек на эту аугметику, заполнявшую череп постоянным шумом помех.
А затем это вновь стала Кебелла — стерва, убившая его собственную мать и занявшая ее место. Та, которая произвела на свет двух нежеланных отпрысков и настроила их обоих против него разговорами о старых богах и судьбе. Ему следовало убить ее в тот же миг, когда она впервые явилась в Луперкалию и пробралась в Дом Девайнов.
Его колени стали липкими от ее крови. Та ужасно смердила, словно тухлое мясо или молоко, оставленное киснуть на солнце. Он решил, что это был запах ее души. Это делало ее чудовищем, и ему вновь показалось, будто ее очертания размываются, превращаясь в маллагру из его кошмаров.
Альбард бросил скальпель на тело мачехи и прокашлялся. Он сплюнул мокроту и бурую грязь из легких.
— Сюда! — закричал он так громко, как только мог. — Сакристанцы! Стража рассвета! Немедленно сюда!
Он продолжал кричать, пока дверь не отперли, и ручные сакристанцы его матери не открыли ее с опаской. Их наполовину человеческие, наполовину механические лица еще не утратили способности демонстрировать изумление, и их глаза расширились при виде госпожи, лежащей замертво перед огнем.
Двое вооруженных солдат Стражи рассвета остановились в дверном проеме. Выражение их лиц очень сильно отличалось от сакристанцев.
Он видел облегчение и знал о его причине.
— Вы двое, — произнес Альбард, взмахнув рукой в направлении сакристанцев. — На колени.
Укоренившаяся привычка к повиновению заставила тех немедленно подчиниться, и Альбард кивнул двоим солдатам, стоявшим позади. В миг перед тем, как заговорить, он увидел их не смертными, а громадными рыцарями дома Девайнов. Они были закованы в алое, несли на сегментированных панцирях славные знамена, и он увидел в стеклянной кабине собственное отражение.
Не получеловек, которым он являлся, а сильный, могущественный воитель.
«Бог среди людей, победитель зверей».