— «Только на свет появилась и уже спит. Моя маленькая, любимая соня». — Тихим голосом говорила Торина, нежно прижимая ребёнка к груди, который, отыскав сосок, принялся сосать молоко, забыв про палец. — «Так и назову её. Соня!»
Но лишь стоило расслабиться, забыться, как голос Морриса снова заставил нас всех затрястись. По одной причине несложной, но и непростой. — «Гернер как-то разнюхал, где вас искать!» — сказал Моррис. И могли ли мы знать, что предатель был достаточно рядом, тот, кому, казалось, совсем недавно можно было доверить свои секреты? И что сказать, судьба жестока, и говорят, что демонов ведь тоже надо слушать иногда. Ведь говорил Югрим, что ждать беды. Говорил он Присцилле, предупреждал её: «Жди предательства». Вот оно и случилось. Тот охотник, что спасла Присцилла, проследив за нами до старой избушки, долго не думая, вернулся в город и привёл Гернера с его бандой мерзавцев. Почему я так их назвала? А как ещё назвать людей, что ради наживы готовы предать или убить? Даже разбойники, что обитали на большой дороге, были благороднее, поскольку грабили только богатых, разъевшихся вельмож!
— «Вот и всё! Спета наша песенка!» — вбежал Моррис в комнатушку, что скрывала нас в своих стенах. — «Там Гернер наверху, от избушки недалеко. Он знает, что мы здесь! И задний ход завален, как назло!» — метался он по комнате. — «Мы в западне!»
— «Не паникуй!» — подошла я к нему, обняв и погладив по спине, успокаивая. — «Пещеры длинные такие! Я не поверю ни за что в то, что здесь выхода больше нет. Бежать надо».
— «Выход, то есть, вот только не все из нас бежать могут!» — проговорила Присцилла, окинув взглядом сестру.
— «Сейчас главное — Соню спасите!» — прохрипела Торина, приподняв ребёнка трясущимися руками. — «Любовь! Защити её! Отнесите к её отцу!»
Ну разве тут откажешь? Я, качнув головой, приблизилась к рыжеволосой измученной женщине и, взяв на руки дитя, подошла к Моррису. — «Пойдем быстрее!» — проговорила я, разглядывая малышку, крепче прижимая её к себе, получше обернув старым, сшитым из лоскутов одеялом. Бея зажгла факел и пошла вперед, я и Моррис следовали следом за нею, стараясь не отставать. И как же болела душа, словно предчувствовала беду. Болела сейчас за тех людей, что нам пришлось оставить. Но все мы знали свою цель. Своё предназначение. И все мы, крещенные этим днём кровью Торины, были обязаны спасти её дитя!
ГЛАВА 4 ПРОКЛЯТЬЕ
ЧАСТЬ 1 ПАДЕНИЕ
И что остается теперь? Чем гордиться, зачем бороться? Но в сердце всегда жила гордость, и разве можно было просто сдаться? Просто, глупо, без боя? Без победы или поражения? Никак нельзя! Запомните, люди! Даже если спасения нет! Даже если смерть дышит в спину и ты уже наблюдаешь мрачную тень, что следует по пятам, скользит по стенам, что завет тебя в ад? Сдаваться нельзя! Ни в коем случае нельзя опускать руки. Надо быть гордым, быть благородным до самого конца своих дней, минут своей жизни. Вот так и каннибалы. И пусть они и были из простой семьи, но кровь, пропитывающая их вены, завладевающая разумом, была благородна.
Присцилла поднялась первой, вылезла из люка и, протянув руку, помогла вылезти брату, приняв из его рук обрез. Тот самый, из которого сорока выстрелила себе в голову. После поднялся и Сепп. Забрав у сестры обрез, он улыбнулся слегка: «Что же, сестрёнка, так оно и лучше! Вот лично я не хотел бы умереть от старости в своей постели!»
— «Нам на роду написано умереть от долгих мук и пыток раскаленным железом», — захохотала Присцилла и, обняв брата, крепко сжала пальцами его ладонь. — «Я люблю тебя, братик!» — проговорила она, а Сепп в ответ крепче сжал её руку. Медленно открыв скрипучую дверь, что висела на одной петле, Сепп вышел вперед. Присцилла же вышла следом, медленно обошла его и встала сбоку. — «Зачем пришел?» — проговорила девушка игривым голосом, обращаясь к самозваному правителю, что стоял впереди, а за ним человек двадцать охотников.
— «Я пришел самолично арестовать убийцу моего брата!» — голос Гернера звучал горделиво и уверенно. — «Отдайте мне Торину или умрите с нею!»
— «Умереть?» — улыбнулась Присцилла и сделала пару шагов вперёд, разглядывая людей. — «Да не вопрос!» — тогда она принялась расстёгивать пуговки на платье, полностью расстегнув ворот, скинула куртку и, развязав шнуровку на юбке, размотала полностью ткань, так же бросив на снег. После, нагнувшись, приподняла подол своей рубашки, разорвав её по шву, выставив вперёд тонкую бледную ножку, показала повязку, что опоясывала её бедро, а из повязки виднелись десять рукоятей тонких, как игла, ножей. Вытащив один из ножей из повязки, девушка надрезала им подол рубашки у основания рваного края, лёгким жестом руки укоротив юбку, полностью оголив стройные ножки.