***
…В самой общаге я не обитаю уже года три. Но что-то всё-таки тянет сюда, как тянет в направлении Севера намагниченную компасную стрелку. Даже если никого из корешей не застаю дома, то могу просто сесть на подоконник в межкомнатной рекреации и читать книжку — всё знакомая рожа возьмёт, да и пройдёт мимо. Постоит, покурит рядом, посотрясает воздух базарами о политике или о бабах. А бывает, от скуки выхожу на балкон и плюю вниз, наблюдаю за входящими-выходящими, слушаю хлопанье входных дверей и сортирую про себя наливистость сисек в вырезах женских платьев.
Летом можно подняться на крышу и смело загорать, лежа голяком прямо на раскалённом гудроне. И это посреди полумиллионного города. Никаких, блин, нудистских пляжей не надо. Никто тебя не побеспокоит, не докопается почём зря. Зданий выше общажного в округе нет — бесплатных зрителей, соответственно, тоже. Проскочит, может, только парочка таких же голоштанников и деликатно устроится на простынке за цементным блоком воздуховода. Как за стенкой военного дзота. И только голени их бледные будут торчать поверху, словно стоящие на страже Родины перископы.
Сегодня в общаге важная «стрелка». Нужно отпиздить скопом парочку местных отморозков. Собирались с пацанами долго, ленились и всё наблюдали за их шалостями: то они разведут на деньги какого-нибудь абитуриента, то отмудохают по пьяни попавшую под руку бабу, то обстригут волосы на голове, снимут штаны и начнут рассматривать задницу в поисках мифического «голубого налёта» у местного пидора по кличке Кацлин — убогого безобидного существа, содержащего в комнате живого кролика. Кролик его серит по всем углам коричневыми, пахучим дробинами, а Кацлин застилает свою кровать от этих авианалётов полиэтиленом. Кролик был куплен за полтинник на базаре как декоративный («Да не вырастет! Не вырастет!» — уверял настырный торгаш), а через три месяца уже вымахал в двадцатикилограммовую скотину с ушами в локоть. Убить жалко. Студенты ходят — пускают слюни.
Но дело это сильно не меняет. В комнате Кацлина царит такой вездесущий еврейский бардак, какого я — сам-то не чистюля — в жизни не видывал. Туда можно водить экскурсии и демонстрировать всем желающим за деньги его нору, как образчик деградации человека. Любимое литературное произведение Кацлина рассказ Франца Кафки «Превращение», где главный герой, пойдя на поводу у своей лени, медленно превращается в тошнотворное членистоногое насекомое, не желающее покидать своей комнаты. И это на полном серьёзе.
И один хрен, это не повод рассматривать его анальный кишмиш в микроскоп.
Причиной к драке послужил отнюдь не кацлинов «голубой налёт» (и откуда у взрослых детин берутся подобные байки в башке?). Просто троица этих недоделанных мушкетёров (Длинный, Кастрат, Злобный Карлик) решила выставить счёт моему корешу Волосану за якобы сломанный им на совместном попоище магнитофон. Естественно, это был повод. Магнитофон давно дышал на ладан, да и вообще являл собой немудрящую сингапурскую поделку, слепленную тамошним косоглазым умельцем с помощью примитивного ракушечьего топора за пару минут. Из пальмовых листьев, кокосовой скорлупы и сушёного мартышкиного говна.
Волосан, как чувак добродушный, открытый на все четыре стороны для алкогольного общества, часто от этой самооткрытости и страдает. Во-первых, нечего было с ними пить. Ясен пень, что халяву мы все любим, но он-то наверняка был наслышан об их подвигах. Чрезмерная открытость и подвела. Мне, к примеру, хватает и двадцати секунд, чтоб разложить любого встреченного мной по жизни самца по двум полочкам: 1) опасен, 2) неопасен. И нужное подчеркнуть: садист/мазохист/склонен к тунеядству/энерджайзер/любит выпить/ презирает людей/излишне доверчив/набожен.
Волосан же особой дальновидностью и любовью к психологизму не страдает. Помню показательный случай, как пол-общаги, и мужики и бабы, собралось на совместный просмотр новомодной французской киношки «Амели» — в ней одна тёлка давала влюблённому в неё чуваку различные хитрожопые задания, а он должен был выкручиваться и выполнять их. Наградой бы ему послужили её тщедушное тельце и любовь до гроба.
Фильм напичкан различными специфическими эффектами, аккордеонной, в духе Пляс Пигаль, музычкой и вообще довольно умилителен для чувствующих сердец. Когда фильм закончился хэппи-эндом и все стали вставать со своих мест, умело маскируя скупую слезу, то кто-то вдруг заметил, что единственный кому была до фени вся эта Франция — Волосан. (Кстати, он один, из присутствующих, учится на французском отделении). Свернувшись кренделем на диване, он тихонько храпел. В киношке он просто ничего не понял, что, впрочем, не умаляет его достоинств как друга. Друг в общаге, как известно, познаётся в совместном голоде и пьяном угаре. Ну и в драке, конечно.