Когда я заметил, что на «Авиаторе» нет своих программ, то слукавил. Был ещё трёхчасовой утренний эфир, начинавшийся в 5 утра. (Слава Богу, моя смена всегда с 13.00). Разбудивший меня похмельным утром Олег Сверлов, как раз и подрабатывал ведущим на «Авиаторе», помимо владения рекламной студией. Для хобби, а не дензнаков, конечно. Вместе со своей напарницей — рожа её точно кричит: «У меня недоёб! Все мужики козлы!!!» — он вёл в утреннем эфире развлекательную трэш-программу «Доброе утро, Авиатор!». На неё обычно приглашался какой-то гость, с которым они ведущие вели квазибодрые беседы в духе «злой следак — добрый следак». На разные нелепые темы. Годилось всё: от проблемы, где провести отпуск, до инфляции на мясомолочные продукты.
Задушевные разговоры чередовались клипами. Свежачком 15-тилетней давности, где все певцы смахивали на Бой Джорджа, а певицы — на Аллу Пугачеву образца «1000000 алых роз». Клоунада ещё та. Ну, скажите на милость, кому это нужно в 5 часов утра? Всё это мясо с молоком и дряблые ляжки совковой Примадонны? Если и бодриться по утрам, то выметающим напрочь мозг электро-хардкором или тем же хардкором студии «Private» (пятеро автомехаников с облитыми антифризом болтами насилуют старуху-негритянку на горе покрышек. Да и ляжки у негритянки лучше!) На худой конец — дёрнуть стопку коньяку с лимоном. Пользы больше.
А можно просто завести будильник на 10 часов…
***
Рекламная студия Олега была на пешеходной улице, нашпигованной кафешками фастфуда и магазинами сувенирного барахла. В дореволюционном особняке. Хоть место было и фешенебельным, но в студию на втором этаже приходилось подниматься со двора. Следуя по виниловым указателям-стрелкам за вонью мышиного отродья и плесневым грибком. Скрипучие ступени винтовой лестницы норовили выскочить из-под ног, как доска сёрфингиста на 5-тибалльной волне. Стены бугрились анаболическими мышцами чемпиона по кэтчу (…и вот на ринге Мистер «Пушечное Ядро»! ). Штукатурка осыпалась, являя деревянную обрешётку, похожую на рёбра скелета. Лет 200 назад здесь точно творились Чёрные Мессы, а на чердаке гроздьями вешали убиенных бастардов.
Из сортира, с вечно незапертой дверью, несло мочой, эспрессо и картошкой-фри — в стене вибрировало вентиляционное лёгкое «Макдака».
Я отворил дверь на скрипучих петлях: крайний раз их смазывал салом Александр Невский перед тем, как ускакать на битву с Ливонским Орденом.
Убранство студии гармонировало с нутром дома. Те же отлипшие со стен обои, похожие на лохмотья, и пауки по углам. «Не трогайте нас! Мы часть этого Дома Ашеров!» Те же деревянные сёстры «скелетов» в лифчиках из свежей штукатурки. Лифчики грозились обвалиться и погрести под собой арендаторов. Коробки компьютеров, их облитые синькой экраны, факсы, принтеры и станок для гравировки стеклу выглядели здесь нелепой Фата-Морганой. Стеснялись себя во тьме Трансильванских гор…
Арендовать площадь в центре было хоть и дорого, но выгодно для коммерции.
— Проходи. Кофе хочешь? — сказал Олег, крутнувшись в пластиковом кресле. Голос его был заспанным, а припухшие щелочки глаз могли быть иллюстрацией к мед-энциклопедии. С пояснялкой — «отсутствие гена, расщепляющего алкоголь у эскимосов».
— Хочу, — сказал я и бухнулся на красный футон. — Сахару две ложки, please.
— Как изволите, sir, — ответил Олег и вылил мне в кружку с зодиакальным «стрельцом» жижу цвета фундука. — Ну, тему я уже по телефону озвучил. Ждём твою напарницу, должна с минуты на минуту подойти, а потом пойдёте к ТЦ «Бастилия». У них на первом этаже магазин с мебелью. Это он и есть. «Евродом» называется. Наверняка, ты рекламу видел, мы её и на «Авиатор» относили. — Я утвердительно мотнул головой, и глотнул обжигающей жижи. Кофе был дешёвым — клиентским. По всему, он уходил тут вагонами. Никаких денег на проходимцев не напасёшься. — Там спросите Алика — директора. Он вам кресло даст и покажет, где стоять. Он в курсе — вы не первые.
— Азербот, чтоль?
— Не знаю, они ж все себя так называют для удобства. А кто он реально, хрен поймёшь… По-русски говорит без акцента.
— Понятно… а денег не зажопит?
— Деньги в конце смены Андрюха привезёт — наш супервайзер. Запиши его телефон. — Андрюху я помнил. Это был крепко сбитый молодец лет двадцати семи, с усами актёра Петра Лускаева в роли таможенника из фильма «Белое солнце пустыни». Красную икру ложками он, конечно, не ел. Но казалось, что усы прилипли к его лицу с рождения. Так и вижу его завёрнутого гусеницей в пелёнку и сосущего усатой губкой молоко из титьки. Манера вести разговор у Андрюхи была выспренней, как у разночинца 19-го века или средней руки купчишки, выскочившего в люди. Чего стоило выраженьице: «Я готов, сударь, побожиться и на ваших глазах съесть шляпу без перца!». Шляпы на нём я никогда не видел. Он и кепок-то не носил. Может, сожрал…