По лестнице зацокало женскими каблуками, и в студию вбежала девушка в белой синтепоновой куртке и брюках цвета агата. Брюнетка с волосами до 12-го спинного позвонка. Волосы были столь шикарными, что хотелось стать младенцем и выкупаться в их чёрных блестящих струях, как в церковной купели. На переносице — очки с металлической ниткой оправы. Очки не портили её симпатичного великорусского лица, а наоборот, вызывали в области затылка томные школьно-эротические фантазии. Я вспомнил вдруг свежеокончившую «иняз» Елену Алексеевну, пришедшую к нам в 7-й «Г» преподавать английский. Вместо властной училки по фамилии Гиер. Месяца через три-четыре богиня уволилась из-за стыдно припухшего, как у «морского конька», живота.
Обрюхатили…
— Знакомьтесь: это — Татьяна, это — Тим.
— Приятно… — пророкотал я зычным баритоном Тома Джонса. Но забрасывать меня стрингами девка в присутствии Олега не решилась — только кивнула очочками.
И почему мы, мужики, норовим, увидев на горизонте презентабельную тёлку, задёргать хвостом и, вывесив язык, сбацать чечётку?! Самому противно аж! Ну?! Кто в нашей стае питекантропов самый самец?..
***
— Тань, помоги мне эти «чулки» натянуть!
— Так нормально, Тим?
— Ага… нормально…
— Тогда выползай, — молвила она, улыбнувшись мне чуть загнутыми, как триатлонные треки, губами. С розой помады над.
То, что помада была розовой, а губы загнутыми, я приметил ранее. Ещё до того, как вместил себя в футуристическую конструкцию. А сейчас обзор мне закрывала полупрозрачная «маска фехтовальщика» из матерчатой сетки. Остальное тело — от головы до жопы — было скрыто от людских глаз слоем поролоновых доспехов и бежевым велюром. Понизу болталась доходящая до середины икр, юбка с бахромой, вроде цыганской шали. Спрашивается, я Кресло-Мальчик или Кресло-Девочка? Как любил сказать мой батя (как в лужу пёрнуть) про унисекс-персон: «Не понять, пока штаны не снять!..».
Я тут же вспомнил первые коллекции английской модельерши Вивьен Вествуд — жёнушки Малькольма Макларена (создателя группы «Секс Пистолз»). Она делала «мусорные» одежды из подобранного на свалке барахла, старых телевизоров и закреплённых на хула-хупы полиэтиленовых юбок. Обряжала в них своих друзей-панков и выводила за собачий поводок на подиум. Судьба панков оказалась незавидной: большая часть их сгорела в пламени героиновой горелки и нищеты. А у Вивьенихи же свой дом моды с мировым именем и марка одежды.
Вся эта нелепица висела на моих плечах, крепясь изнутри на кожаные ремни. Ремни по росту не подгонялись, поэтому, чтоб глядеть в матерчатый «перископ», приходилось изгибать шею гусём и поддевать плечами вверх алюминиевый каркас. Руки при этом растопыривались в стороны, точно я силился обнять ими незримую партнёршу по танцам и сплясать пасадобль. Прямо в подсобке для персонала, где мы с Танькой готовились к выходу в люди. Была ли Танька сильна в пасадобле, я не знал…
Руки мои торчали наружу, как раструбы ракеты. По регламенту, на них следовало надеть длинные, до плеч, перчатки, шитые из того же цвета велюра. Перчатки сползали, стоило руками-крыльями чуть взмахнуть. Эти-то перчатки я и просил Таньку поправить — внеся тем финальный, в духе Венецианского маскарада, шик в мой костюм.
Препятствие в виде дверного проёма я просвистел как пуля-дура. Лишь слегка заспотыкался на крутой лестнице. Дальше хуже. В самом торговом зале чуть не снёс подлокотником выставленное на продажу трюмо. С ценником «3050 руб.» Так никакой зарплаты не хватит, подумал я. «Вы его хоть за руку ведите, а то он нам всю мебель посшибает» — процедила Таньке моложавая кассирша лет 60-ти. То, что кассирша была моложавой и 60-тилетней, я придумал сам, не видя её толком. А какие станут работать у начальника-азера за пару центов в час?
В дверь на улицу я уже не пролезал. Пробовал боком и по диагонали. Впустую.
— Чего делать будем?
— Там, наверное, защёлка на двери сверху, — сказал я Таньке. — Посмотри.
— Точно — есть… — она подёргала невидимую мне железяку и, встав на цыпочки, раскрыла пред Моим Высочеством двустворчатые ставни. Смотря сквозь не очень прозрачную ткань, мне вдруг захотелось по-хулигански пощупать глазами её ягодицы. Не увидит ведь никто! Разве только почувствует она, как, говорят, способны все бабы чувствовать взгляд кожей. Слава богу, кожа её ягодичная была целомудренно закрыта брюками.