На улице мелко накрапывал противный дождь. «Краповый берет» — извечный хахаль Женщины-Осени. «Отсыреем за четыре часа как лягушки», — подумалось грустно.
Два часа отстояли. Народ тёк в универмаг, мутным осенним потоком из человечьих комков. Несмотря на противную морось, комкам не терпелось отовариться в выходные мебелями, калориями, шмотками и безделушками. Приобщиться к вирусу консьюмеризма.
Некоторые плыли от нечего делать — поглазеть на барахло, как на полотна в Эрмитаже. Шли поодиночке и разновозрастными спайками. Волокли детей за руки или посадив их на загривки. У многих весёлые, оскаленные лица. Впервые за трудовую неделю, наверно! Они были как иллюстрация из учебника истории: первые прямоходящие, ещё покрытые шерстью, бредут куда-то в поисках счастья по пояс в мочалковидных травах. Надбровные дуги как горные террасы над утопленными в черепа глазницами. У мужиков кряжистые, обожжённые на костре, палки-копалки. Самки — с висящими бурдюками грудей до колен. Не ведают библейского стыда…
Танька рассказала, мимоходом рассовывая в протянутые ладони листовки, что учится на РГФ, ей 19, и она любит макароны «по-флотски». В разговоре не дура. Почти подпадает под мой идеал шикардосной шалавы с мозгом Софьи Ковалевской. Значит, будем пытаться её трахнуть. Кресло тоже человек и способно фантазировать о сексе по 600 раз на дню. Интересно, у неё уже было соитие с мебелью? Как это назвать — фурнитурный фетишизм?
Раз в час возвращаемся в подсобку — греться и пить чай с директором Аликом. Я отзвонился загодя нашему суперу Андрею, и он дал нам на чаепития добро. Мы не возражали.
У Танюхи от холодрыги уже мелко тряслись передние лапки (она не захватила перчаток), а меня мутило внутри поролонового кокона от экваториальной жары. У обоих промокли насквозь ноги. Мы приплясывали на сыром асфальте подобие «барыни». Проходившие мимо детёныши-обезьянки показывали на нас пальчиками и заливались хрустким, как снежок, смехом: «Смотри, ма! — Оно живое!»
Пьяные взрослые антропоиды с цветастыми банками коктейлей просили посидеть на мне или предлагали покурить из руки. Я отвечал зло: «Прыгай — до дома прокачу!» Либо отшучивался, что только пью. Некоторые тыкали на это прорезями банок в мою сетку-гляделку и ржали. Мне же хотелось тыкнуть пыром отсырелого ботинка им по яйцам.
Спасала Танька, быстренько предлагая гопарям зайти в мебельный, где они могут купить себе похожее, и сидеть на нём до усёру. Бакланы переключались и просили уже телефончик у девушки. Я отвечал, что мы женаты, свидетелями на нашей свадьбе были бархатные пуфики, и что скоро у нас родятся детки-табуретки. Танька кивала лепой головкой. Хорошая баба…
Когда людской поток стихал, мы переговаривались с Танькой о том, о сём. Вели вялотекущий флирт. Всё-таки, изнутри кресла, это делать трудно: а где же обоюдная игра глазами? Где похабные полунамёки? Случайные эти прикосновения рук? Всего этого я запертый в велюровом гробу сотворить не мог. Ладно, успеется…
Когда народ возникал, беседа прерывалась, и мы занимались каждый своим делом. Она — раздавала листки, я — махал крылами, веселя публику. Одновременно думая у себя, внутри, о том, что богу (если он есть!) абсолютно не нужны счастливцы. Ему подавай, чтоб мы были в поиске, шли на компромиссы, были недовольны — не важно, сколько у тебя мешков с золотом под кроватью. Всякому Всевышний прописывает его лекарство, свой Крест-Рецепт. Или, как инструктор в тренажёрном зале, комплекс упражнений. Исходя из того астеник ты или сложён атлетом. Ведёт через неразлучную сцепку Желание+Страдание к совершенству духа. Тащит за шкирку к следующим реинкарнациям. Надо подкачать икроножную мышцу (на улице отняли кошелёк? — поработай со скупостью!), тут привести в тонус бицепс (умер близкий родственник? — оцени свою отзывчивость к людям!). Вот и страдаем от, кипящего днями и ночами варева в мозгах. Один воюет с женой-алкоголичкой и детьми — всё бросить их не решится. Второй борется с тягой к политике. Третий мнит себя драматургом, хотя может прокормить 10 человек ремонтом иномарок. Так нет же, — строчит ночами при свечах пьесы и оперные либретто. Складывает их на антресоли, устав смешить тёщу с соседями. Четвёртому — бабы не дают, так он носится за ними с кинжалом по Битцевскому Парку. Пятого бабы заколебали заодно с нефтяными вышками, как Ромку Абрамовича, — он футбол любит, но его туда не пущают. Счастлив тот, кто сдох молодым. Значит, программу свою исполнил. Прыгнул на уровень выше. А может наоборот, оказался так бездарен, что его вызвали в Небесную Тренерскую — дать по мордасам и скорректировать рацион.