Вот и у меня на сегодня «квест» — в кресле топтаться за сотню в час.
Хотя, бывало и хуже…
Как-то, сидя в очереди к дантисту, я прочёл в журнале, лежащем на столике в фойе, статью про иконописца. У него от рождения не было обеих рук и ног (в народе таких зовут «самовары»), и писал он свои иконы ртом. Не хныкал. В промежутках между работой и хождением под себя слыл ярким собеседником. После прочтения статьи мне стало стыдно жить. Секунд на 5. Я вспомнил, что в своё время тоже мечтал рисовать картины хером и быть вторым Пикассо. Неужто иконописец с обрубками конечностей не ближе к Космосу и безднам духа, чем массовый убийца Пол Пот?! Загадка сия велика есть…
А один ушлый обитатель Лондона или Парижа украл-таки мою мысль. Его последняя «акварель» ушла с молотка за 10 000 баков. Кораблик плывущий по морю и апельсиновое солнышко. Чёртов буржуин. По ходу, акварель не так вредна для кожи, как масляные краски и уайт-спирит.
Это я вам говорю — Человек-Кресло!
В конце промозглого дня мы с Танькой получили положенную мзду и разошлись по домам. Мои эротические фантазии о её ягодицах испарились. Я променял их на бутылку перцовки «Жгучий Перчик», которой решил сбить весь день меня донимавшее похмелье.
Старею, однако…
***
Моим соседом по лестничной площадке был воняющий кошачьими котяхами старпёр. С вечно небритым мурлом и растянутыми в коленках трениками. В квартире его обреталось где-то 14 кошек. Плюсом он подкармливал дворовых. Только по прошествии полугода въезда эту хату я понял, почему предыдущие хозяева так дёшево её продали. Причина жила за стеной.
То мудаку казалось, что у меня работают заводские агрегаты, мешающие ему спать, то чудилось, что я прячу дома военную «глушилку», насылающую помехи на его телевизор («…ну пройди, пройди! Сам посмотри! Видишь — нет ничего, старый козёл! Убедился?»), то он просто ненавидел меня за цветущий вид и попрекал тем, что я вытер ноги об его коврик. Короче, тот ещё психотик.
В доме он числился штатным дворником. Каждое утро он выползал на лестничную площадку и махал руками-ногами, как заводной шаолиньский монах. Делал зарядку. Но искорёженные остеопорозом конечности его гнулись как металлический скафандр для глубоководных дайвинга.
Вот и на этот раз тукатанья в стену табуреткой ему показалось мало. Он решил потрезвонить мне в дверь — пообщаться в реале.
— Ты… ин-тел-лигент… — зачастил он заикающимся от яда кураре голосом. — Фффа-шист проклятый! Ты когда уже прекратишь свои излучения?
— Ну, во-первых, это тебя фашисты в 45-ом не добили. Во-вторых — не завидуй. А в-третьих, что хочу до 11 часов вечера, то и делаю. По закону. Слыхал, тупица? — Но засранец будто и не видел меня. Запрограммирован, как робот ЭР-2Д2 из «Звёздных войн»: только бы визжать и поблёскивать цветными огоньками. Он даже не заметил, что я был в неглиже. Трусы вообще не моя стихия.
— Что к тебе ходят толпами? Если ходят, то мой за ними подъезд и лестницу. А то наследят тут… (Это он вспомнил квартирные концерты, которые я в своё время организовывал. Сам того не желая, куриный огузок сделал мне — как импресарио — комплимент!)
— Чё-то я тебя, мудозвона, ни разу здесь ползающим с тряпкой не видел! И вообще, не тебе про чистоту звездеть! Это не у тебя изо рта кошачьим говном тянет? Иди-иди, ссаные треники постирай, бомжара… — На этой оптимистичной ноте я, подавляя омерзение, ткнул его в «бурьян» на груди и попытался захлопнуть дверь. Но скот человеческий вцепился в ручку и дёрнул её, стрельнув в меня из пасти отвратным духом, состряпанным из нищеты, передачки «Аншлаг» по пятницам, похороненной заживо пионерской мечты о Светлом Будущем, аденомы простаты, гастрита в острой стадии, артрита колена, усыхания мозгов и тухлой капустной жижи, которую он захавал на ужин.
Я всадил ему костяшками кулака по пульсу и закрыл дверь, успев заметить в проёме скисшее, как урюк, табло. На табло сияло расписание поездов, отходящих в Преисподню.
Вернулся, и нырнул в тёплый омут кровати. Сон не шёл. Перед глазами стояла заставка из блокбастера «Ссаный Треник атакует Голожопика». Этот козлина у меня получит! Надо было просто настучать ему по щам, так чтоб выхаркал гнилозубые протезы, чтоб кровью чахоточной истёк. Всё-таки прав старикашка — много во мне интеллигентской закваски. Годы в тверской «Сорбонне» (читай на филфаке) даром не проходят. Жалестный стал. Это тебе не ПТУ, где учился с 14 до 17 лет, в котором каждый день — как под китайскими огнемётами на Халхин-Голе. В день выдачи стипендии «деды» норовят забрать у тебя наличность прямо у кассы. Кто слаб духом — пиши пропало. Дадут обидную кликуху, с которой будешь жить до конца учёбы. Повадятся шмонать каждый божий день…