С грехом пополам он втиснулся.
В отделе нас усадили дожидаться следака в кресла, скреплённые в единый ряд в коридоре. Когда-то они, наверняка, стояли в «красном уголке». В отличие от стульев, ими нельзя было устроить дебош, когда тебя пакуют в наручники. Гипсовый бюст Ленина не переместили. Всё могли найтись силачи и размозжить лбы мусорам даже 50-тикилограммовой глыбой.
Кошатник уселся с одного края кресел, а я с другого. Сидели, повесив шнобели, как хулиганьё в школе, оставленное после уроков исписывать тетрадку фразой: «Я больше никогда не буду отбирать у Ивановой Кати портфель и задирать ей юбку». В ментовке всегда чувствуешь себя виновным. Даже если пришёл сдать бриллиант, закопанный дедом в деревенском клозете, и получить законные 25% от государства.
— Так, следователь задерживается — его до 11-ти часов не будет. Поэтому по очереди подходите к дежурному бойцу за столом, — Жирник указал в сторону входной двери, у которой сидел хмурый автоматчик в шапке-ушанке. По коридору мусарни совершал променад, неслабый сквозняк. — И говорите ему, как было. По одному.
Я пошёл первым. У дежурного, и правда, было такое лицо, будто он только что заварил себе кружку с чаем и каплюшкой коньяку, достал припасённые бутерброды с «докторской»… а тут мы нарисовались. Отрываем, понимаш, от важных трапезных дел.
Мент вытащил из ящика стола чистый лист, дешёвую, за 3 рубля, ручку и стал вопрошать:
1) В каком часу всё произошло?..
2) Причина драки?
3) Замечание по поводу стройматериалов из-за чего?
4) Выломал личину чем?
5) Во сколько оцениваете ущерб?
6) Свидетели есть?
7) Сам из Удомли?
8) Ваньку Бобровского знаешь?
9) Говоришь, что в детский сад с ним ходил?
10) Давно его видел? Мы с ним в школе милиции учились…
Закончив записывать показания, он протянул мне потную ручку и сказал доброжелательно:
— Прочти и распишись».
— А что теперь со мной будет?
— Ничего. Заявление твоё в прокуратуру направим.
— Я свободен?
— Ага. Иди домой. Бобровскому привет.
Бутербродов, заныканных, не предложил.
***
Вернувшись из ментовки, я попробовал закрыть и открыть дверь. Всё работало. Ущерба-то оказалось на 200 рублей, а я Ссаному Тренику полторы штуки впаял. Сестра испарилась на работу.
Не снимая обувь, я добрёл до холодильника, где томилась на полке недопитая бутылка «Жгучего перчика». На донышке спал жухлый красный струк. Грамм 200 будет. На вчерашние дрожжи накроет. Налил в кружку, выплеснув в тарелку остатки морковного салата и чайные последки. В раковине стояли «Скалистые Горы» посуды.
Вернулся к двери, где на уровне лица висело зеркало. Сантиметров 40 по диагонали. Как оно не разбилось при ударах лома?! Иногда я стою и пялюсь в него часа по пол. Не как баба, выискивая, где запрятались прыщи, а просто…
Просто удивляюсь: что я делаю в оболочке из кожи, мяса и волос, которую оплели изнутри, как говорят доктора, 13 000 километров кровеносных сосудов? Состою на 90% из воды, а на остальные 10% ‒из пищевых отходов? Как Я, моё никчёмное, тухлое Я, оказалось в ТАМ, за зелёными стёклами глаз? Что я ТАМ делаю? Кто я, в конце-то концов? Демон посланный ТУДА небесами в наказание?..
И на сей раз, подойдя к зеркалу, спросил я мысленно у небритого отражения: «Ну и?.. Как жить, мудило грешное? Никто тебя не уважает? Пойдешь ты на болото — наешься жабонят? Мол, все они, как писал Платон, не ценят твоего „искусства“. Подобно человеку, который сидит в пещере спиной к костру и по теням, играющим на стене, берётся рассуждать о Мироздании. А надо-то обернуться, и увидишь, что есть и костёр, который греет — стоит протянуть руку — и свет мерцающий. А можно даже осмелиться отодрать задницу от холодного каменного пола и выйти наружу. И будет там звёздная, устроившая гигантские светила во Вселенском порядке ночь; диковинный гвалт орущих в черноте бестий; воздух без ядовитых газов…»
Чувак из зеркала молчал. Пучил зелёные пузыри. Затем поднёс немытую кружку и чокнулся со мной.
И выпил… падла…