…Идёт трансформация шикарной женщины, что лежит у меня на кровати, подобно спрыснутым из пульверизатора азотной кислотой супрематическим полотнам Малевича. Словно Зазеркалье оборачивается она в целлулоидную биомассу. Транспонируется в огромное — 140 кило живого весу — существо: меж изгвазданных крапинками навоза клыков зажат окурок «Примы»; маленькие, противнющие глазки под узким козырьком лба; в наброшенной на щетинистый загривок зэковской телогрейке, пропахшей копчёной селёдкой и барачной житухой; в семейных трусах и одном кирзовом сапоге на босу ногу; другая нижняя конечность двоится на что-то копытообразное, увязшее в слепленном из говна, опилок, гниющих ошмётков пищи смердящем полу; на брюхе голубеет тату — 12 церковных куполов с кириллической вязью: «НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ!». В самую серёдку биомассы прилепился глядящий из-под трусов бордовый орган-висюк с мохнатым мешочком. Russian swain. Подотряд «Неоскудевающие деграданты». В углу — корыто наполненное водярой. Подле — туша, едва прикрытая мешковиной: пьяная в сракотан свиноматка с красноармейской «будёновкой» на холке. Рядом, на 1/3 сожранные, розовые тушки 3-х–4-х детят-поросят. Из рыла туши лениво торчат, застрявшие в зубах, колечки хвостиков.
Я оглядываюсь: наскоро сколоченные деревянные клети рядами бегут до горизонта. Гигантская Хлевная Империя. Оно же Русское Поле Экскрементов. Судя по вселенской вони, и в них содержатся такие же экземпляры, что предо мной. Над головой мерцают флуоресцентные всполохи Телеэкрана-Величиной-с-Небо. На высоте в 2000 метров сексапильные свинки в элегантных юбочках и пилотках стюардесс распевают:
А я всё лета-а-ала,
А я так и знала,
Что любви лишь мало
Для любви — ла-ла-ла!
Их сосцы торчат перпендикулярно, твёрдыми готическими башенками. Вот-вот наделают лишних озоновых дырок в атмосфере. Вокруг них увиваются накачанные биодобавками молоденькие хряки с щетиной на груди. Щетина завита аристократичной волной. С белоснежными новёхонькими клыками во рту: от лучших итальянских дантистов. Другая планета. Кажется, в народе её называют странным именем МОСКВА…
Из установленного посреди поля радиомегафона льётся грохочущим — будто проседающая горная лавина — потоком речь Большого Свина. Речь закольцована на плёнке. Вот уже 10 000 лет что-то об «урожаях отрубей и поставках свинины в страны Балтии и Ближнего Востока». Непрекращающееся 24 часа в сутки бу-бу-бу…
Но у животин в говняных мазанках своя беспросветная жизнь и чёрные будни. Изнуряющая работа по заготовке кормов для московитских князьков и особ, приближённых к Большому Свину. Проходящие в пьяных случках вечера, от которых родятся сиамские близнецы и гидроцефалы.
Изредка какой-нибудь молоденький хряк или свинка глянут раз-другой поверх загородки, хрюкнут о правах животных на самоопределение, но и они вскорости взрослеют, рожают себе подобных и сдыхают, становясь подстилкой из перегноя для поколений.
Местами вспыхнет в дальнем уголке Хлевной Империи мятеж задроченных непосильным трудом свиней. Наденут они маски-пасамонтаны, замаршируют краснознамёнными колоннами в Свинячий Рай, закричат о свержении Большого Свина, похватаются за бомбы с часовыми механизмами из электронных будильников. Собранных китайскими свиньями на заводах. Но по причине всеобщего бедлама и широты души бывают за то жестоко биты отрядами Федеральной Службы Безопасности Свиней, посажены в казематы на веки вечные, или просто бомбы взрываются в копытах повстанцев по причине их китайскости…
— Хуяк — колхоз «Маяк»! — ткнулось мне в ухо хрипатое, испитое рыло с погасшим сизым окурком в пасти. И тут же — короткий, смачный удар копытом под дых достал моё нутро. Скрючило пополам, как готового блевать опарыша. Из прокушенной верхней губы плеснул на подбородок красный рассол.
Рассёк, скотина…
— Ты чё, интеллигент?! Мишу Квадрата не уважаешь?!
— Ну… такое…
— А может, ты нерусский? Может ты — еврейская рожа, а? Чё молчишь, мля, оглоед? Ты как, за красных или белых? За Ленина или Сталина? За голубых или зелёных? Чёт или нечет? Альфа али вендетта? За Брюса Ли или Шварценеггера?
— За тех, кому всё по хер…
Хлёсткий хук слева накрыл, как шаровая молния. Внутри уха с гитарным взвизгом оборвалась барабанная перепонка. Вторая группа инвалидности обеспечена. Остаток жизни — пашем на аптеку.
— А это саечка за испуг, ёпть! — коротко хохотнул возвышающийся надо мной хряк. — Ща из тебя девочку делать будем. Шоб не зазнавался, пидар.
— Говна тебе на палке… мудила…