- У меня в ушах до сих пор свист стоит, когда я вспоминаю об этом.
Она печально улыбается в ответ и тихо бросает:
- А я до сих пор помню кожаные колечки плети на белом кафеле. И свою кровь там же.
Финник обнимает ее за плечи, а Китнисс закрывает глаза. Есть что-то такое, что могут понять только они. В том числе и эти воспоминания. Гейл ревниво смотрит на эту парочку, а я лишь с удивлением отмечаю про себя, что я абсолютно спокоен. Наверное, потому что я знаю, что Финник и Китнисс просто друзья. У него есть Энни, а у нее… я.
Плутарх предлагает Гейлу показать путь, который проделали часть жителей в ночь бомбежки. Он снова звезда экрана, поэтому покорно идет впереди. Я стараюсь держаться где-то в середине, но замечаю, что Китнисс плетется в хвосте, поэтому замедляю шаг.
- Как ты? – заботливо спрашиваю я, приобнимая ее за талию.
К моему удивлению, она не убирает моей руки.
- Наверное, так же как и ты, когда приехал сюда в первый раз, - отвечает она монотонно.
Я молчу. Китнисс убирает выбившуюся прядь волос за ухо, спокойно смотря куда-то впереди себя. Мы уже добрались до Луговины и теперь перебираемся через забор. Девушка мрачнеет не то от того, что тут и там разлагающиеся останки, не то от того, что по ее лесу гуляет столько противных ей людей.
К тому моменту, что мы добираемся до озера, Гейл едва может связать два слова. Несмотря на сентябрь, погода еще жаркая, мы все обливаемся потом, особенно Кастор с Поллуксом в своих панцирях, поэтому Плутарх объявляет перерыв. Я старательно пытаюсь вспомнить, почему же он захотел спуститься с нами, а не остаться на планолете. Пока я размышляю, Китнисс стаскивает ботинки и носки и босиком бродит по песчаному берегу озера. Финник вскоре присоединяется к ней, и они негромко о чем-то разговаривают. Потом Крессида зовет обоих обедать. Взяв свои бутерброды, Китнисс, к моему удивлению, садиться не рядом с Финником, не рядом со мной, и даже не рядом с Гейлом, а устраивается возле Поллукса. Кажется, ей хочется помолчать. Я опускаюсь на землю недалеко от нее, чтобы иметь возможность слышать, что она рассказывает ему. Как это ни странно, никто не разговаривает.
Заметив что-то в ветвях, девушка толкает безгласого локтем, показывая куда-то. Я присматриваюсь и замечаю черно-белые крылья маленькой птички с хохолком. Поллукс указывает на брошку Китнисс. Та кивает. Это сойка-пересмешница. Она что-то негромко говорит ему, а тот воодушевленно кивает. Прожевав остатки своего бутерброда, девушка прочищает горло и негромко свистит четыре нотки. Мелодия Руты. Все головы тут же поворачиваются в сторону девушки. Китнисс, кажется, этого не замечает или не желает замечать. Она смотрит, как лицо Поллукса заливается восторгом, когда птички повторяют мелодию. Он сам что-то насвистывает, к моему большому удивлению. Сойки тут же повторяют. Телевизионщик радостно улыбается, снова и снова повторяя мелодию. Наверное, это его первый разговор за столько лет молчания. Музыка привлекает птиц. Новые и новые сойки садятся на дерево, под которым сидят Китнисс и Поллукс. Парень пихает девушку в плечо, а потом что-то выводит веточкой на земле. Мне не видно, что, но девушка минуту колеблется, а потом согласно кивает и поднимается на ноги.
- Хочешь услышать, как они поют песню? – спрашивает она у него. Девушка смотрит на птиц и негромко начинает:
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где вздернули парня, убившего троих.
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Я мечтательно закрываю глаза. Голос у Китнисс не сильно изменился с тех пор, когда я впервые услышал его. А ведь прошло двенадцать лет…
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где мертвец своей милой кричал: «Беги!»
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Птицы внимательно слушают. Во всем лесу стоит тишина, когда она поет. А Китнисс не верит мне, когда я говорю ей об этом.
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Видишь, как свободу получают бедняки?
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Я открываю глаза и смотрю на нее. Она едва заметно дрожит, кажется, что с этой песней связано много воспоминаний. Должно быть, она думает об отце, который пел для нее эту песню.
В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
И надень на шею ожерелье из пеньки.
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Кажется, птицы ждут продолжения, но Китнисс молчит. Я все еще не могу отвести от нее взгляда. Она, кажется, замечает, что я смотрю на нее, и чуть поворачивает голову, чтобы лучше видеть меня. А затем, будто что-то замечая, она резко оборачивается и видит в руке Кастора включенную камеру. Я недовольно морщусь. Она пела не для камер. Для Поллукса. И для себя. Все смотрят только на нее. Поллукс плачет, сидя рядом с ней. Кажется, эта песня заставила его о чем-то вспомнить. Девушка тяжело вздыхает и прислоняется к стволу. И тут начинают петь сойки. Очень красиво. Но я смотрю только на девушку. Понимая, что ее снимают, она не шевелится, пока не слышит заветное: «Снято!»
Я поднимаюсь, чтобы подойти к ней, но меня опережает Плутарх.
- Господи, где ты этого понабралась? Нарочно такого мы бы точно не придумали! – он звонко чмокает ее в макушку. – Ты просто золото!
- Я пела не для камер! – раздраженно отмахивается девушка, убирая его руки.
- В таком случае нам повезло, что они были включены.
Китнисс бросает на него мимолетный взгляд и идет ко мне. Мы снова садимся на землю, она позволяет обнять себя и кладет голову мне на плечо, предварительно предупредив Плутарха, что она его застрелит, если он будет снимать нас сейчас. Кажется, она хочет о чем-то рассказать. Но девушка молчит.
- О чем ты думала, когда пела? – спрашиваю я, прерывая молчание.
- Об отце. Точнее, о нашей с ним последней встрече, - Китнисс замолкает, понимая, что сказала лишнего.
- Встрече? – я удивленно поднимаю брови.
- Ну, как бы тебе это объяснить… - она нервно теребит край косички. – Когда меня ранили на арене, и я потеряла сознание, он мне… приснился что ли? Понимаешь?
Она поднимает на меня глаза, а я лишь удивленно хмыкаю.
- И что он сказал тебе?
- Спел «Дерево висельника» и посоветовал разобраться в себе, - коротко отвечает она, смотря куда-то мимо меня.
- «Дерево висельника»? – я задумчиво хмурю лоб. – Эта та песня, которую пела ты только что?
- Да. И моя мама будет далеко не в восторге, когда увидит, что я вновь ее пела.
- Почему?
- Ну, она запретила ее петь десять лет назад. Наверное, подумала, что семилетней девочке рано думать о смерти. Особенно, если она плетет ожерелье из пеньки, как в последнем куплете.
- Не думаю, что тогда ты понимала смысл, - я пожимаю плечами.
- Правильно думаешь. Я не размышляла над смыслом. Просто мелодия красивая. Я тогда все что угодно повторяла, лишь бы это пелось.
- Спой что-нибудь еще, - неожиданно для себя прошу я.
- Прости, но нет, - она отрицательно мотает головой. – Не хочу. Я не стала бы петь и сейчас, но Поллуксу я отказать не смогла.
- Эй, молодежь, поднимайтесь! Айда назад! – кричит Плутарх.
Китнисс, неожиданно для всех просит заглянуть в Деревню Победителей. Она хочет что-то взять из дома. Главный распорядитель кивает. Мы идем обратно. Возле одного большого валуна, Китнисс с Гейлом синхронно поворачивают головы. Когда Крессида спрашивает, что там, они, глядя друг другу в глаза, отвечают, что раньше встречались там перед охотой. Когда женщина говорит, что хочет посмотреть, они, перебивая друг друга, начинают уверять, что там нет ничего особенного.
Ничего особенного, усмехаюсь я, просто там ты была по-настоящему счастлива.
Крессида просит их сесть в укромное местечко, между выступами скал. Они там умещаются, лишь прижавшись плечом к плечу. Женщина заводит разговор об охоте. Она расспрашивает, как они познакомились и первый раз попали в лес, интересуется различными историями. Они отвечают сначала с неохотой, но потом оттаивают и даже смеются, вспоминая свои приключения.