Собственно, площади столько лет, сколько Москве, и в глубине ее почвы, наверное, есть следы богатырских коней Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского. Но площадь в буквальном значении, как незастроенное место в городе, существует с тех пор, как были возведены кремлевские стены, когда Иван III повелел очистить пространство между Кремлем и Великим Посадом.
Облик площади да и ее характер, даже назначение многократно менялись. Ее иногда по справедливости называют «безмолвной историей Москвы».
О чем рассказывает здесь муза истории Клио?
Осада. Стрел больше, чем песка на отмелях Неглинной. Кто рвется в крепость? Властолюбивый Ольгерд, приведший к этим стенам литовское воинство, хан Эдигей с ордынскими всадниками или жаждет богатой добычи со своими крымцами Гирей? Крепость выдерживала натиски многочисленных врагов, и каждое такое нашествие заставляло подумать о том, какие следует принять меры безопасности. Одна из них решительно и на долгие годы изменила подступ к Кремлю. В десятых годах шестнадцатого столетия возле крепостной стены, от Москвы-реки к Неглинной, вырыли ров-канал, выложили его кирпичом и камнем, заполнили водой. Археологи, копающие в наши дни, именуют сооружение «Алевизов ров», по имени зодчего. Вода шла в канал подземной трубой — вот когда еще струи Неглинной познакомились с подземным бытием. Вспоминает ли об этом река, ныне полностью — от истока до устья — уложенная под улицами и площадями в полое устройство? В водах рва отражались пятигранные бастионы (ими гордились москвичи), а в Спасские (Фроловские) и Никольские ворота вели подъемные мосты… Картина была живописная! На противоположной стороне площади стояли бесчисленные торговые ряды — деревянные, показавшиеся бы теперь нам игрушечными. Они, эти ряды, — простые, нарядные, веселые — словно противостояли крепости, имевшей тогда суровый вид. Ведь с раскатов смотрели пушки, дремавшие лишь до поры до времени. Площадь получила законченный вид, когда выросла пирамида Василия Блаженного, напротив него — Отдаточный двор, а позднее Земский приказ… Собственно, имя «Красная» появилось довольно поздно, до этого площадь именовалась Пожаром, так как место перед крепостью по разным причинам выгорало довольно часто. Своеобразной трибуной являлось Лобное место — сначала деревянное, а потом каменное. Возле него разыгралось немало московских трагедий. Так, при Иване Грозном здесь стояли, наводя ужас, восемнадцать виселиц.
Путешественник Адам Олеарий в записках писал о Красной площади как о главном рынке города. Тут, в «чреве Москвы», день-деньской толпился народ, мелочные торговцы ставили свои скамьи, шалаши, квасные кадки, женщины продавали домашние изделия, пироги, напитки, бортники угощали лесным медом. Все это приводило к тому, что в торговые дни на площади была толкотня, шум, ералаш. Приходилось оглашать указ о том, что поставленные в неуказанных местах сундуки с рухлядью (то есть мехами), лавки, скамьи «сломать и впредь на тех местах никому, ни с какими товары торговать, чтобы на Красной площади и на перекрестках стеснения не было». Как нечто удивительное Адам Олеарий отметил, что на площади есть особое место, куда в положенные дни приходили стричь волосы. По нашим представлениям, это была, наверное, первая в Москве парикмахерская, где действовали волосочесы, то есть те, кто чесал и убирал головы. Но не будем забывать, что существовало представление о силе и значении волос, идущее из изначальных языческих времен. Так что обряд этот был своего рода древним магическим действом.
Постепенно Красная площадь становилась и культурным центром столицы. От Спасского моста протянулась цепочка лавочек, торговавших рукописными и печатными книгами. Но особенно бойко шла торговля «потешными листами», как называли листки, имевшие текст и иллюстрации, дополнявшие и пояснявшие одна другую. Это было своего рода картинкой-газетой, откликавшейся по-своему на злобу дня. «Веселое погляденье» существовало долго, хотя в прошлом веке и было передвинуто в другой конец площади. Гоголь в свое время так нарисовал жизнь в картинной лавчонке: «Мужики обыкновенно тыкают пальцами; кавалеры рассматривают серьезно; лакеи-мальчики и мальчишки-мастеровые смеются и дразнят друг друга нарисованными карикатурами; старые лакеи во фризовых шинелях смотрят потому только, чтобы где-нибудь позевать, а торговки, молодые русские бабы, спешат по инстинкту, чтобы послушать, о чем калякает народ, и посмотреть, на что он смотрит…»