— Конечно, дорогой, — Звездочка ответила с улыбкой, нежной, но глубокой, будто она единственная знала, какую бурю скрывает его безмятежное лицо.
— Гора с плеч, — вставила ведущая с видом облегчения, кивая наигранно одобрительно. Однако, сделав паузу, она продолжила уже другим, менее воодушевленным тоном: — Но всё-таки, эти взрывы… Умерло уже четыре супергероя, ранены десятки людей. Что вы скажете тем американцам, которые слушают нас сейчас, дрожа от ужаса в своих домах?
Вопрос повис в воздухе, как тяжелый груз, наполняя студию напряжением. Виктория, приглушенно кашлянув, подалась вперед. Как опытный политик, она умела лавировать между скалами неудобных тем.
— Да, я понимаю, как это выглядит… — начала она, стараясь придать голосу уверенности, но Хоумлендер вдруг поднял руку, заставляя ее замолчать.
— Что это за подвох такой в вопросе, а? — произнес он, всё ещё улыбаясь, но его улыбка утратила прежнюю теплоту. Теперь это была улыбка, которая могла заморозить до костей.
Ведущая растерянно заморгала.
— Я не против ответить… — снова попыталась вмешаться Виктория, но блондин только качнул головой, поднимая указательный палец в знак тишины.
— Звездочка и я неоднократно повторили — проблемы нет! — голос Хоумлендера стал громче, наполняясь стальным оттенком. Его слова прозвучали как выстрел, эхом отдаваясь в тишине студии.
— Извините, сэр, я не думала… — ведущая попыталась оправдаться, но её голос звучал все слабее.
— У меня нет времени на ваши провокации! — резко повысил тон Хоумлендер, подаваясь вперед. Его взгляд пронзал ведущую, будто обнажённое лезвие. — Ваша работа — рассказывать новости, а не нападать на нас, глядя нам в глаза.
Он сделал паузу, обвёл камерами взглядом, наполненным ледяной решимостью.
— Наши сограждане всё понимают, — его голос смягчился, переходя в обволакивающий тон, почти гипнотический. — Они знают, когда им говорят правду, а когда СМИ водят их за нос. Бояться нечего. Ведь я, как всегда, защищу вас. Чего бы мне это ни стоило!
— И… стоп, снято.
Как только камеры погасли, атмосфера в студии изменилась мгновенно, будто срезали яркий фасад, обнажив ржавые механизмы. Первый с места сорвался Хоумлендер, сорвав с себя микрофон и не обращая внимания на обслуживающий персонал.
— Ты со своей самодеятельностью будешь репортажи из жопы вести! — ведущая, срываясь с места, кинулась прочь, словно пыталась убежать не столько от Эшли, сколько от собственного страха. Но Эшли уже кипела от гнева:
— Пизда ты тупорылая! Стой, куда пошла!
Зал превратился в то еще шоу. Виктория, стоя в стороне, наблюдала за этим спектаклем с легкой, почти ленивой иронией. Ее губы тронула тонкая усмешка. Она знала, что истинное шоу всегда начинается, когда софиты уже погасли.
Дождавшись, пока Хоумлендер выйдет из комнаты, а Эшли увлечется охотой на свою новую жертву, Виктория повернулась к Энни, которая, в свою очередь, поднялась с кресла, будто пытаясь спрятаться в собственной тени.
— У тебя найдется минутка? — голос Виктории был ровным, как будто речь шла о самом обычном предложении выпить кофе.
Энни, не глядя на неё, покачала головой.
— Знаешь, я думаю, что Хоумлендеру сейчас требуется поддержка… — её голос прозвучал так же потухшим, как взгляд, который она бросила на дверь.
— Да ладно тебе, всего десять минут, — Виктория улыбнулась, но в её улыбке сквозило что-то большее, чем дружелюбие.
— Ну так что, ты не видела Хьюи? — спросила Виктория, когда они устроились на диванах в зоне отдыха башни Воут. Комната утопала в мягком свете настольных ламп, их коктейли отражались в стеклянной столешнице. В воздухе витала ненавязчивая музыка, но она никак не смягчала напряжения между собеседницами.
Энни слегка помедлила, склонив голову.
— После того как он сломал руку, я его не видела. Он даже на телефон не отвечает… Мы сейчас не в лучших отношениях, после того как… — её голос дрогнул. Она замялась, будто не решалась произнести последнее слово. — Ну, сама понимаешь. Я и Хоумлендер.
— Ой, да брось, — Виктория махнула рукой, сдержанно поморщившись. — Мне можешь не рассказывать. Если это не Стокгольмский синдром, конечно.
Энни вскинула голову, её лицо мгновенно окаменело.
— Что, прости? — спросила она вежливо, но в её тоне чувствовался ледяной укол.