Нам не пример покорная Москва.
За мной, друзья! умрем в кровавой сече
Иль отстоим священные права.
Нам от беды не откупиться златом.
Мы не рабы: мы мир приобретем,
Как люди вольные, своим булатом
И купим дружество копьем.
Все отнял рок жестокий и суровый:
Отечество, свободу, сыновей.
30 И вместо них мне дал одни оковы
И вечный мрак тюрьмы моей
Свершила я свое предназначенье;
Что мило мне, чем в свете я жила:
Детей, свободу и свое именье -
Все родине я в жертву принесла.
[Душа моя тверда, как дуб нагорный,
Напрасно бедствия сразить ее хотят.
Вотще ревет и вихрь и ветр упорный]
…
40 Кто чести друг, кто друг прямой народа…
Что сталось с ней - народное преданье
В унылой робости молчит.
С Посадницей исчезнула свобода,
И Новгород в развалинах лежит.
9.
Повсюду вопли, стоны, крики,
Везде огонь иль дым густой.
Над белокаменной Москвой
Лишь временем Иван Великий
Сквозь огнь, сквозь дым и мрак ночной
Столпом огромным прорезался
И, в небесах блестя челом,
Во всем величии своем
Великой жертвой любовался.
10. Меньшиков
Фрагмент I
В краю, где солнце редко блешет
На мрачных небесах,
Где Сосва {1} в берег с ревом плещет,
Где воет ветр в лесах,
Где снег лежит две трети года,
Как саван гробовой,
И полумертвая природа
[Чуть оживляется с весной],
Где царство вьюги и мороза,
10 Где жизни нет ни в чем,
Чернеет сумрачно береза
На берегу крутом.
Фрагмент II
[В стране угрюмой] и глухой,
Где Сосва с бурей часто воет
И берег дикой и крутой
Шумящею волною роет, -
Между кудрявым тальником,
Близ церкви, осененной бором,
Чернеет обветшалый дом
С полуразрушенным забором.
[Часовня ветхая вдали
10 И, мертвых тихое жилище,
В утробе матери-земли
Уединенное кладбище]
Фрагмент III
"Будь ласков, дедушка, ко мне:
Скажи, над чьей простой могилой
Стоит под елью в стороне
К земле склонившись, крест унылый?
Сугробы снега занесли
Пустынный холм и все кладбище,
Там церковь новая вдали,
Тут обветшалое жилище.
С могилки две стези бегут:
10 Одна бежит по косогору
В убогий нищеты приют,
Другая змейкой вьется к бору…
Не в сих местах мой край родной:
Я на чужбине здесь, я в ссылке;
Скажи мне, дедушка седой!
Чей прах почиет в той могилке?"
- "Как ты, из дальней стороны
В сей край изгнанные судьбою,
Под той могилою простою
20 Отец и дочь схоронены.
Отец, как здесь болтали тайно,
Был другом [мудрого] Петра".
Фрагмент IV
[Любил уединенье он:
Я часто вред его, мой сын.].
Склоняся на руку главой,
Угрюмый, мрачный и безмолвный,
Он часто, позднею порой,
Сидел на паперти церковной.
[Тут познакомился я с ним.
Он подал мне на дружбу руку]
11. Миних
Сидел лишь Миних одинок
И, тайною тревожим думой,
С презреньем, как на порок,
Глядел на деспота {1} угрюмо.
МАТЕРИАЛЫ ЛОНДОНСКОГО ИЗДАНИЯ "ДУМ" 1860 ГОДА
12. Посвящение
Памяти Рылеева
В святой тиши воспоминаний
Храню я бережно года
Горячих первых упований,
Начальной жажды дел и знаний,
Попыток первого труда.
Мы были отроки. В то время
Шло стройной поступью бойцов -
Могучих деятелей племя,
И сеяло благое семя
На почву юную умов.
Везде шепталися. Тетради
Ходили в списках по рукам;
Мы, дети, с робостью во взгляде,
Звучащий стих свободы ради,
Таясь, твердили по ночам.
Бунт, вспыхнув, замер. Казнь проснулась.
Вот пять повешенных людей…
В нас сердце молча содрогнулось,
Но мысль живая встрепенулась,
И путь означен жизни всей.
Рылеев был мне первым светом…
Отец! по духу мне родной -
Твое названье в мире этом
Мне стало доблестным заветом
И путеводною звездой.
Мы стих твой вырвем из забвенья,
И в первый русский вольный день,
В виду младого поколенья,
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень.
Взойдет гроза на небосклоне,
И волны на берег с утра
Нахлынут с бешенством погони,
И слягут бронзовые кони
И Николая и Петра.
Но образ смерти благородный
Не смоет грозная вода,
И будет подвиг твой свободный
Святыней в памяти народной
На все грядущие года.
Н. Огарев
13. Предисловие
Мы печатаем "Думы" Рылеева как исторический памятник, которому не должно исчезнуть, памятник геройского времени русской жизни.
С 1812 года по 1825-й Россия сознала себя огромной силой в мире человеческом и вместе с тем внутри себя пришла к чувству гражданской свободы. Оба направления не могли не идти, рука об руку. Петербургская централизация вызвала на борьбу молчавшие силы народа, и они окончательно сплотились в мощь государства. Но раз вызванные - они не могли снова умолкнуть беспечно и равнодушно; им надо было заявить себя не только противу внешнего врага, но заявить свою жизнь и самостоятельность в общественном устройстве. Между тем петербургская централизация была наследие немецкое; вызвав русские силы на свет, она осталась немецкою. Борьба была неизбежна. Немецко-мистический либерализм Александра I перешел в казарменно-бюрократическую форму аракчеевского управления; а юные русские силы, требовавшие простора, с пылким сочувствием обратились к идеям первой французской революции. Борьба романского и германского мира, встретясь на русской почве, переиначилась под влиянием русской жизни, их усвоившей. Немецкая централизация в Петербурге проникнулась духом татарщины и была уродливым соединением кнута с шпицрутенами, грабежа с канцелярией. Противодействующие ей силы выразились в том блестящем меньшинстве, из которого возникло 14 декабря; оно соединяло в себе чутье русского народного социализма с французско-либеральным понятием гражданского права, требовало освобождения крестьян и колебалось между республикой и конституционной монархией, только что пересаженной во Францию с английской почвы.
Россия пережила все эпохи европейской жизни вкратце, добиваясь до решения собственной задачи. Россия пережила военные монархизмы, которых знамя было: "L'etat - c'est moi" {1} начиная с Петра I. Россия изучила философию XVIII столетия при Екатерине. 14 декабря она заявила общечеловеческие требования революции и, наконец, до безумия выразила в Николае всю реакцию Священного союза.
Во время реакции Европа додумалась до социализма и до замены Священного союза племенными союзами. Но на решение первого вопроса у нее - как показал 1848 год - не хватает сил; история слишком истощила ее почву, зерно нейдет в рост, и все живое каменеет в известной форме собственности. Во втором вопросе Европа ничего не может сделать без России, потому что славянское племя занимает полмира.
Во время тридцатилетнего гнета Николая Россия, впуганная в раздумье, додумалась до освобождения крестьян с землею, до узаконения общинной формы земельной собственности и самоуправления общин. Вместе с тем, она ясно увидела, что с Священным союзом у ней нет ничего общего.