— Но… — Попыталась встрять Лена.
— Но они не воины. — Не дал себя перебить Артём. — А «не воины» и «запасливы», никак не сочетающиеся в жестоком прошлом понятия. В результате имеем то, что имеем — тысячи лет все хотели их уничтожить, под разными предлогами, так как у них тупо было что отобрать. А история пишется кем? — Артём посмотрел на Лену, ожидая от нее ответа.
— Победителями. — Согласно кивнула девушка.
— Именно. А какому победителю захочется написать, что он банально все отобрал у не сопротивляющегося противника? Никакому. В такой победе нет славы, а вот если он боролся с всемирным злом, совсем другое дело: громкая победа, почести и слава, литавры и место в истории.
— Дальше куда? — Позвал Артёма Андрей.
— Темыч по своему обыкновению глубоко залез. — Принял эстафету Виктор. — Я так глубоко не полезу. Вторая Мировая, те же гнобимые и всеми обижаемые евреи, хоть и не воины, так же шли на фронт и так же погибали, рядом с грузинами, русскими, нанайцами, чеченами, армянами, белорусами, молдаванами и прочими. И так же делились последним глотком и последней коркой, так же вынося раненых и не спрашивая, какой они национальности.
— А… — Наконец приняла участие в разговоре Лариса.
— Откуда? — Перебил ее Олег.
— Да.
— А как еще кучке политиканов, растащивших на куски огромную страну, было удержать ее от обратного процесса? — Лариса задумалась, Лена молчала разглядывая что-то за окном, Олег принял это за капитуляцию и довольно откинулся на спинку сиденья.
— Не может быть все настолько просто. — Наконец сказала Лена.
— Это далеко не так просто. — К компании снова повернулся Артём. — Но именно национальный клин самый действенный. Когда его вбили, и все расползлось по швам, вбивавшие сами испугались творения рук своих, но было поздно.
— Ты так говоришь, словно там был. — Усмехнулась Лариса.
— Лично, не был. — Засмеялся Артём. — Но знание из очень надежного источника. — Лариса и Лена одновременно удивленно посмотрел на шутливо испуганно зажавшего себе рот рукой Артёма.
— Не могло вот так все и сразу. — Задумчиво сказала Лариса. — Ксенофобия не тот сорняк который вырастает из ничего и на пустом месте.
— Кхм-кхм! — Прочистил горло Витёк и вдруг очень не плохо запел:
— И к чему этот вокал? — Прервала пение Лена.
— К тому, что мы семьдесят лет жили за железным занавесом.
— И что? — Присоединилась к сомнению Лариса. — В СССР жило более двухсот национальностей разговаривавших на более чем ста пятидесяти независимых языков, что никак не подходит для заявленной причины.
— Жило, — согласно кивнул Виктор, — но жило в тех же границах, только неафишируемых, внутренних, и я не о пресловутом сто первом километре.
— Ты хочешь сказать, что не будь границ, не было бы и ксенофобии? — Удивленно спросила Лена.
— Бери шире. — Усмехнулся Витёк. — Не было бы ограничений, не было бы не только ксено, но и многих других фобий.
— Анархист? — Тут же поинтересовалась у него Лена.
— Почему сразу анархист! — Засмеялся Виктор. — Как бы тебе так объяснить…
— Забавный, но несколько, на мой взгляд, некузявый топ на Facebook недавно прочитал, — пришел на выручку Олег, — «ВВП, мы бы вас и без терракта на новый срок выбрали», то есть не надо пряников, просто кнут уберите. А как его убрать? — Словно рассуждая сам с собой говорил он ни мало не интересуясь реакцией товарищей на его монолог. — А никак. Причина: все мы живем в Государстве, а как называется это государство, суть значения не имеет: Россия, США, Польша, Индия или Япония — одно и то же, лишь где-то кнуты с гвоздями, а где-то из мягкой шерсти.
— Если бы мне пришлось выбирать, чем получить пинка, ногой обутый в керзовый сапог или в мягкие тапочки, я бы выбрала тапочки. — Грустно усмехнулась Вика.
— Согласен, чем по заду схлопотать разница есть, но вот только суть от этого не меняется. — Сказал Олег и сладко потянулся.
— Или, как любил говаривать один мой знакомый: если зад не болит, это еще не значит, что тебя не поимели. — Тоже начиная потягиваться поддержал его Витёк.
— Помню в школе, на обществоведении, проходили пять признаков государства. — Заговорил Артём, но как-то очень грустно, даже с обидой в голосе. — Они длинные, красиво расписанные, но, по сути, слизаны у господина Леона Дюги, который еще в девятнадцатом веке.