И тут хлопнула дверь…
«Конец!» — пронеслось в голове в ту долю секунды, которая потребовалась, чтобы оторваться от ее губ, от ее тела, сделав быстрый шаг назад, испуганно уставясь на дверь…
Дверь была закрыта.
- Это у физички, — сказала она.
Это были первые звуки, которые она издала за последние двадцать минут. Ее голос изменился. Он стал глуше, прерывистей. Она была взволнована. Не возбуждена, конечно, нет. Просто взволнована.
Хлопок двери (у физички — это, значит, в соседнем кабинете) вернул меня к реальности, вернул меня к способности рассуждать и трезво смотреть на вещи. И я испытал от этого огромное сожаление. Я не хотел возвращаться к реальности. Возвращение к реальности возвращало меня к ответственности и необходимости принимать решение — единственное в сложившейся ситуации. А мне не хотелось принимать его. Мне хотелось чувствовать губами ее губы, ощущать ладонью упругую, волнующую теплоту ее груди, лелеять собственное сексуальное возбуждение.
Я очень люблю возбуждение. Саму ту фазу, когда ты смертельно хочешь женщину, хочешь так, что все у тебя дымится. Она — вот она, рядом с тобой, готовая на все. Но ты не торопишься к этому всему, ты идешь по скользкой извилистой тропе желания — туда, до той точки, где оно будет уже нестерпимым, и где единственным выходом будет либо взять ее немедленно, либо умереть. Этому научила меня Настька. Наши игры никогда не длились меньше часа, а то и двух — как бы мне ни хотелось, как бы я не был возбужден, но она не запускала меня в себя, пока не определяла по каким–то одной ей известным признакам, что сейчас я либо задушу ее, либо просто кончу в никуда. Она не позволяла мне ускорять процесс и даже после того, как запускала в себя. Обычно она сама брала инициативу в свои руки — садилась сверху и медленно, дозу за дозой, отмеряла мне секунды блаженства, — доводила меня до пика, но вдруг останавливалась, выпускала меня из себя. Я мог орать, материться, умолять, пытаться взять ее силой — все было бесполезно. Она дрессировала моего жеребца так, как нужно было ей. И когда она наконец отпускала поводья и позволяла ему бежать тем аллюром, каким он хочет, благодарности его не было границ. Дойдя до финиша, я проливался в нее бесконечным ярким потоком и готов был весь пробраться в ее влагалище, раствориться в нем, стать его смазкой, живущей в нем бактерией, его рабом…
Я рванулся к двери. Лихорадочно повернул торчащий в ней ключ. Метнулся обратно. Быстро захлопнул открытое окно. Одним прыжком — к ней.
Она все так же молча стояла, держа сомкнутые руки за спиной. На секунду встретившись с ней взглядом, я увидел: она все поняла. Она поняла, чтО сейчас произойдет, что я сорвался, что я уже плохо соображаю, что я хочу ее… И я не увидел ни испуга, ни отвращения, ни… да ничего я не увидел в ее глазах, кроме легкого тревожного любопытства.
Я рванул ее на себя так, что ее грудки ударились и вдавились в мою грудь, ее живот прижался к моему животу, ее бедра хлопнули о мои. Она резко выдохнула от такого рывка, забросила голову назад. Я впился губами в ее губы — по–прежнему безответные, бесстрастные. Одной рукой я давил на ее поясницу, прижимая ее живот к своему, другая рука быстро скользнула под блузку и добралась до груди. Когда ее маленькая, такая теплая и упругая как мячик сисечка послушно легла в мою ладонь, я совсем потерял голову. Я замычал от наслаждения, размазывая губы по ее губам, сдавливая грудку, нависая над ней и шатаясь, проталкивая язык в ее ротик и приходя в неистовство когда язык касался ее острых резцов, ее сладкого языка. Потом я отпустил ее губы, быстрыми и уже влажными поцелуями спустился по подбородку и шейке к груди. Подбородком отодвигая край блузки, я стремился к соску той сисечки, которую массировал. Я подталкивал ее пятерней к разрезу декольте, я зубами оттягивал блузку. И наконец я ощутил на губах упругую теплоту этого прекрасного мячика, почувствовал языком твердую шероховатость ее сосочка. Я сходил с ума, целуя, посасывая, забирая в рот целиком этот маленький шарик. Я сходил с ума, но тем не менее почувствовал, как напряжен стал ее животик, прижатый к моему животу, как он раз от разу подергивается, то становясь еще напряженней, то расслабляясь. Тогда, удерживая ее, продолжая ласкать грудку, я спустился головой вниз. Щекой и подбородком поднимая нижний край блузки, я стал блуждать губами по ее животу — вокруг пупка, к боку (она невольно делает резкий вдох), потом — вверх, почти до груди, теперь — вниз к самому поясу юбки (животик вздрагивает, она резко и шумно выдахает воздух). Через нескольку минут такой ласки я возвращаюсь губами к грудке. Целую и посасываю сосочек, с удовлетворением замечая, что он стал чуть тверже, чуть крупнее. Мне очень важно, чтобы она возбудилась, чтобы все происходящее не было похоже на изнасилование или на дачу взятки должностному лицу.