На моё плечо опускается тяжёлая рука Остина. Я поднимаю к нему лицо.
— Со мной всё в порядке.
Он удовлетворённо кивает, садится рядом, но его голубые глаза всё равно остаются встревоженными. Руперт обнимает меня. Его большая ласковая ладонь мягко ложится на мой затылок.
— Ты очень сильно меня напугала, Мэри. Вот уж не думал, что ты решишься на такое сумасшествие. Честно скажу, я не знаю, чем аукнется твой поступок. Хуже всего то, что я даже приблизительно не могу просчитать возможные последствия.
— Я жива, и давай не будем больше об этом.
— Что ты видела… там?
— Много… разного. Северус появился здесь, рядом с домом. Я шла вслед за ним в посмертие. Умоляла его забрать меня с собой. Заклинала… Я добилась того, что он уже протянул мне руку. Но в последний момент не то чтобы передумал… нет… Вопреки моей воле, он освободил меня. Дал шанс остаться. Захотел, чтобы я жила дальше.
Я чувствую, как пальцы на моём затылке, дрогнув, сжимаются чуть сильнее.
Мой единственный, самый преданный и заботливый друг. Многолетняя верность ни разу не позволила Руперту выйти за установленные мной рамки товарищеских отношений. И то, что сейчас, в эти ужасные минуты, он рядом, разделяет горе, даёт мне необходимые силы вынести происходящее и не лишиться рассудка.
— Мэри, я могу быть уверен в том, что ты больше ничего подобного не сделаешь?..
— Не волнуйся за меня. Я справлюсь. Обещаю.
Несколько минут он молчит, прижимая меня к себе и баюкая, как маленького ребёнка. От его могучих рук струится живое тепло, которое понемногу заполняет пустоту в моей груди. И зияющая дыра в сердце как будто становится меньше и затягивается тонкой плёнкой. Я ненадолго закрываю глаза, отдавшись этому исцеляющему прикосновению.
— Я хотел сказать, что всё готово. Ты можешь побыть с ним наедине, пока ещё есть возможность и немного времени.
— Спасибо, Руперт.
Погружённый в свои мысли, он рассеянно кивает и нехотя выпускает меня из своих крепких медвежьих объятий.
…Остин сразу же, словно само собой разумеющееся, взял на себя всё, что касалось подготовки тела к похоронам. Ему, первоклассному врачу, пришлось заниматься тем, что обычно делает в больничном морге простой санитар: накладывать стазис, чтобы тлен не коснулся покойного до прощания, обмывать и одевать его, прежде чем передать родным.
Когда я вхожу в спальню и вижу результат трудов моего друга, сердце сжимается от острой признательности. На постели, на которой несколько месяцев назад умерла бабушка, лежит Северус со скрещёнными на груди руками. Его длинные, до плеч, волосы аккуратно расчёсаны. Он в той же строгой чёрной одежде, в которой Нарцисса Малфой доставила его в госпиталь. Тугой ворот сюртука тщательно застёгнут. Ни одна из агатовых пуговиц на манжетах не потеряна, каждая на своём месте.
Руперт восстановил целостность костюма и мантии из груды рваного тряпья, очистив ткань от крови и грязи. Он позаботился и о том, чтобы скрыть от моего взора страшную рану на шее, задрапировав её чёрным шёлковым платком.
Посмертные изменения, столь часто уродующие черты умерших, пощадили Северуса. Скорее всего, это тоже заслуга Руперта и его мастерства, заставившего мёртвую плоть сохранять видимость жизни.
Навеки застывшее лицо в траурной рамке волос удивительно спокойно. Бледная кожа разгладилась, исчезли горькие складки у уголков плотно сжатого рта. Последний директор Хогвартса выглядит так, словно ненадолго прилёг отдохнуть, наконец-то завершив многочисленные и утомительные дневные дела.
Мне хочется поправить подушку под темноволосой головой, накрыть дорогого человека тёплым пледом, а потом на цыпочках выйти из комнаты, чтобы не мешать его крепкому, умиротворённому сну. Но остатки здравого смысла встряхивают меня, удерживая от нового проваливания в опасное для психики состояние, и настойчиво втолковывают: «Что же ты делаешь, глупая?! Он больше никогда не проснётся».
Никогда.
Самое страшное слово на свете, отрицающее возможность что-либо изменить и исправить.
Я больше никогда не увижу тебя, Северус… Никогда не смогу поговорить или помолчать с тобой… Никогда не сумею обнять... И никогда уже не скажу тебе тех слов, какие должна была произнести уже давно…
Мне только предстоит привыкнуть к этому связанному с тобой «никогда». Постепенно оно войдёт в мою жизнь, как и осознание сокрушительной потери.
Но не сейчас. Не сейчас…
Мы неразрывно связаны с тобой — с момента, когда ты принял от меня дар жизни и чуть дольше задержался на этой земле. Совсем скоро ты исчезнешь, но всё равно останешься со мной. И с этим ты уже ничего не сможешь поделать. После всего, что я увидела и испытала у грани, к которой подобралась слишком близко, у меня словно заново открылись глаза.