Мэри вздрогнула. Слова коллеги ворвались в вязкое, инертное сознание, но, к счастью, ей хватило концентрации не разорвать контакт.
«Мерлин всеведущий, за что? Каузалгия. Основной симптом — боль. Огненные вспышки в уже зажившей ране, сенсорное расстройство, обман мозга собственными периферическими нервами, стиснутыми коллоидами, грубой тканью страшных шрамов, и оттого восстановившимися не в полной мере. Характерны: аллодиния — восприятие любых воздействий как болевых, гипералгезия — повышенная чувствительность к болевым раздражениям, вазомоторные нарушения в виде отёков, гиперемий или, напротив, цианозов. Мучительная неподвижность, атрофия мускулов и полная беспомощность перед болью, потому что традиционные анестетики почти бессильны. Даже самое лёгкое прикосновение будет провоцировать очередную болевую атаку. Больные каузалгией почти постоянно пребывают в депрессии, становятся раздражительными до аффективных состояний. Их магические способности редуцируются, словно перегорают. Собственную магию становится трудно контролировать волей…
Но у тебя и прежде был непростой характер, любимый мой. Если такова цена твоего выживания — значит, я буду рядом. Я стану твоими руками, я помогу справиться с болью, забыть её… Я смогу. И ты сможешь — с твоей гордостью, с ненавистью к собственному бессилию ты найдёшь способ остаться собой. Только живи. Живи, пожалуйста!..»
* * *
02.05.1998. Хогвартс
«На грани критической кровопотери и ударной интоксикации сознание работает невероятно ясно и чётко. Каждый мыслеобраз конкретен и ярок до недостижимого в норме совершенства. Цвета чисты. Звуки отчётливы. И уже этим всё, что я вижу вокруг, корчась в луже крови на щербатом деревянном полу, мало отличается от галлюцинаций.
Но видения бреда никогда не возникают на пустом месте.
Для них создаёт эскиз оперативная депонента памяти, та, что сохраняет надолго все картины прожитого и пережитого в человеческом мозгу.
В сущности, все, что требовалось от меня, когда, наконец, явился очкастый подросток с серым от пепла и пыли лицом, отмеченным печатью испуга, это открыть ему оперативную депоненту.
Развалить последним усилием воли оставшиеся бастионы окклюменции, уже и без того полуразрушенные болью. И дать посмотреть в прошлое моими глазами...
Драгоценные тени минувших дней, пополам с кровью собранные в случайный флакон, подтолкнут его в нужную сторону. Все пойдёт как надо и закончится тем, чем надо... Победа сил добра над силами разума состоится.
Мир будет спасён.
А я к этому времени, наконец, буду свободен.
— Посмотри на меня! У тебя глаза твоей матери.
Да, это была, пожалуй, находка. Попробуй-ка, парень, не сделай после этих слов то, чего от тебя требует твоя трижды проклятая избранность. Тебе — последний толчок в спину по дороге в легенду о юном герое. Мне — самообман, иллюзия долгожданной встречи».
* * *
02.05.1998. Госпиталь св. Мунго
Мэри резко оборвала сеанс легилименции. Она узнала всё, что ей было нужно. Теперь только бы удержать шаткое равновесие, пока ещё дающее возможность принимать решения, не зацикливаясь — легко сказать, но как непросто сделать! — на личности больного.
Стандартные антидоты здесь не помогут: ни один из них не был рассчитан на укус твари, подобной питомице Волдеморта. Оставалось надеяться только на эффективность даров вьетнамских колдунов-змееловов.
Но сначала заклинание двойного сердца, ещё доза зелья, чтобы возместить кровопотерю, задержать гемолиз, обеспечить выведение яда и снабжение тканей кислородом.
Ребята из бригады Остина профессионально делали своё дело, и Мэри захотелось расцеловать каждого из них за ту надежду, которую они дарили тяжёлому пациенту и ей самой.
В вену Северуса медленно, чтобы не вызвать анафилактического шока, вливалась сыворотка против яда Calloselasma rhodostoma. В каждой крохотной капле, проникающей в истерзанное тело — жизнь. Это минуты, а может быть, и часы, отвоёванные у небытия.