— Я искал тебя всюду!..
— Так я всюду и была!
Она смеётся. Зелёные лучики играют на длинных ресницах. Близко... Так, что чувствуется тонкое, горячее дыхание.
Она поводит тронутым солнцем плечом. На розовой, почти не умеющей загорать коже звёздочками — россыпь веснушек. Бретелька сползла...
— Тебе надо платье с рукавами...
— Зачем? Жарко же!
— Вот именно. Рыжие плохо загорают. Облезешь!..
— Сам облезешь! Слушай, ты чего так на ворону похож? «Каррр! Облезешь!!!» А я видела зимой, как ворона с крыши каталась. Словно с горки. Честное слово!
— Вороны не умеют играть. Только люди.
— Вот и не будь вороной!.. Слушай, пошли на речку? Ты плавать умеешь!
— Нет... Не хочу.
— Почему? Мы с сестрой у бабушки всегда в такую жару в пруду купались.
— В нашей речке конь вброд пошёл — и издох.
— Какой конь? Пошли, посмотрим.
— Ну, это только так говорится. На самом деле не было никакого коня. Просто она мелкая и грязная. И плавать я не люблю.
— Не умеешь, значит... А если я научу?
— Нет...
— Не бойся. Вода человека держит, на самом деле.
Тонкая гибкая рука смыкает пальцы на моём запястье. Лили спрыгивает с поваленного дерева в хрустящую, уже мёртвую от зноя траву.
— Нет.
Резко выдернуть руку. Засунуть в необъятный карман сжатый кулак... Тоже мне, научит она!..
— Есть такое слово — "Агуаменти". Через год проходить будем. Если нужна чистая вода, можно хоть с ног до головы окатиться. И не жарко будет.
— Ух ты! Покажешь?
— Не-а.
— Вредина.
«Конечно — вредина. Чтобы сотворить воду, кроме слова нужен взмах палочкой. А палочку отец запер в комоде на все каникулы. Но зачем это знать — ей?»
— Слазь!
Она решительно и неожиданно сильно дёргает обеими руками за мои штаны, и мы вместе летим в острое жухлое былье. В опрокинутом изжелта-синем небе мутный, подёрнутый дымкой смога, солнечный диск...
Через мгновение мир заслоняет её лицо. Длинные волосы кончиками щекочут мои щёки.
— Ну, ты чего? Ушибся, что ли? Ну, прости, я же думала, просто спрыгнешь...
— Вечером гроза будет.
— Ты думаешь?
— Знаю.
Воздух становится не только горяч, тягуч, как патока, но и едва заметно влажен. А её волосы уже свились на концах в тугие, пружинистые кольца. У кудрявых всегда так. Если бы она была внимательнее, то уже знала бы и сама.
— Не знаешь, а... чувствуешь? Что-то тучи — ни одной. Откуда твоей грозе взяться?
— Девчонки «чувствуют». А я — знаю.
— Ты знаешь, что я дождь не люблю. И нарочно меня бесишь, да?
— Вот ещё!..
Через полчаса небо темнеет до чернильной густоты, и на старый городок Коукворт репетицией Всемирного потопа обрушивается безудержный, беспощадный дождь. Я едва успеваю проводить её до дома и исчезнуть раньше, чем её мать затащит меня в тесную кухоньку на чаепитие…
* * *
02.05.1998. Госпиталь св. Мунго
…Мэри с ног до головы окатило леденящим ощущением беспомощности и стыда. Как будто в палате кроме них с Северусом возник кто-то третий. Лишённый жалости и препарировавший их чувства с «изяществом» мясника, он вклинивался в самые тяжёлые, болезненные воспоминания. Поворачивал их разными гранями, вертел, деловито соскребал ногтем налёт прожитых лет и тыкал острым пальцем в то, что она хотела уничтожить, забыть. Вырвавшиеся эмоции топили её, расползались ветхой одеждой, наслаивались друг на друга, сковывали дьявольскими силками, чтобы в следующий момент понестись в безумной пляске…
«Как же сильно ты любил Лили, Северус, если даже здесь, на пороге смерти, воспоминания о ней кажутся солнечным светом! В них уже нет нанесённых тебе обид, боли и унижений. Ты стёр всё, что могло бы бросить тень на дорогой образ. Только ощущение безмятежной радости от дружбы двух детей, когда тебе ещё не приходилось делить свою Лили ни с кем другим…
Ты выбросил из памяти даже тот случай, когда стоял перед портретом Полной Леди у дверей гостиной Гриффиндора. Забыл то, как отчаянно ты стиснул запястья девочки, к которой был совершенно равнодушен, в мольбе:
— Мэри, пожалуйста, вызови сюда Лили… Скажи ей, что мне очень нужно поговорить с ней! Я буду ждать здесь всю ночь, если она не выйдет!
И девочка поверила, на мгновение увидев в ночи твою угловатую фигуру, скорчившуюся от холода на каменном полу в бессмысленном ожидании. Девочка восхитилась и ужаснулась, захлебнулась сочувствием и нежностью. И, наступив на собственные чувства, безжалостно подавив и девичью гордость, и острую вспышку ревности, ожёгшую сердце, почти спокойно ответила:
— Да, Сев. Конечно, сейчас позову.
— Что, так и сказал: будет ночевать в коридоре? Прямо у ног нашей очаровательной толстушки-привратницы?