Поверить в этот мир, принять его?
Да на кой он мне нужен? Хотите сказать, что в нем больше любви, чем в этом? Ахинея. Нелепица.
Миры похожи, что бы ни писали фантасты. Любви в каждом из них не более и не менее, чем в этом.
Так стоит ли менять шило на мыло?
Надумал зайти к Димитрию. Аудиенция была назначена по неизвестной мне причине на довольно раннее время. Димитрий, мой друг (нет, какой друг, просто приятель) — таки душный человек. Обламывают его понты. Он курит дорогущий табак — мне такой не по карману, как и обычному смертному, имеет жидкостный вычислитель на пятьсот двенадцать литров и собирается перейти на новомодный электрический — что является для меня мечтой просто запредельной. Толковый чувак. Не лишенный гордыни похабной; при весьма существенных минусах он мне интересен. Димитрий нуждается в моем обществе тоже. Почему? Загадка.
Полное безумие — завалиться к нему с утра. Утро, было, впрочем, относительным — я успел сходить в лабаз, пока заряжается вода, потрещать с симпатичной продавщицей чуть дольше, чем обычно, проконтролировать дистиллятор в ванной, выйти снова, дабы отдать должное кружке водянистого пива, и уж только потом, прихватив двадцатиллитровку, побрести в гости. Дверь квартиры Димитрия была закрыта — обычно было заметно, что она лишь прихлопнута. Обман, легкий обман, решил я, звонить не стал, а подцепил ее край (ручки не было), без особого труда открыл дверь и вошел. Хозяин явно не слышал меня. Разувшись, я прошлепал в так называемую гостиную. Или в кабинет?
Чел якобы медитировал. Эту иллюзию надо было прекратить самым беспардонным образом, попросту выдернув трубку изо рта извращенца, но я уважаю право любого предаваться своим порокам, пока это не задевает прочих. Клубы дыма (он явно косил под знаменитого британского сыщика девятнадцатого века) таинственно взмывали вверх, но, увы, чересчур быстро расплющивались о низкий потолок типичной убогой квартиры. Комната хрущобы, пусть и кирпичной, мало смахивала на английскую гостиную.
Мысль, однако, мысль! Зачем я пришел? За советом.
Мне требовалось получить ответ на запрос. Я купил немного времени — глупая надежда. Пустышка! Ничего из этого не могло выйти в принципе, я знал, но на что-то надеялся. Вообще в голове творился сумбур. Вспомнил, как делал некогда Димитриев портрет. История кончилась плачевно — он попросту дал мне в морду. А ведь на самом деле портрет вышел реалистический: нежный затылок глубоко задумавшегося мыслителя, затылок, загадочно маячивший в створках трельяжа. Он не понял юмора, хотя и считал себя великим.
Я с размаху поставил канистру на пол. Димитрий отвлекся от самосозерцания, отложил, как ни странно, трубку, и молча понаблюдал за метаморфозом данных. Мне удалось влить почти все, прежде чем он заговорил.
Инфа булькала, и звук этот был несколько непристоен. Димитрий будто через себя пропускал жидкость. Наконец, с клацаньем реле, зажглись сигнальные лампы.
— Обещал? Сделал, — сказал он. На редкость молчаливый монстр кивнул, будто в подтвержение своих слов.
Его система представляла собой удивительно хитроумный лабиринт; стакан воды, влитый на входе, появлялся на выходе в лучшем случае спустя минут двадцать, если вообще появлялся. Но качество обработки — это уж признавали все — было попросту великолепным. Полный майонез.
— Давно хотел сказать тебе одну вещь, — человечище сумрачно прокашлялся (да, курение трубки, что бы он ни говорил, явно не шло на пользу здоровью). — Да бог с ним, потом. — Он посмотрел зачем-то на настенный календарь с фазами лун.
Я так и не узнал, что хотел сообщить Димитрий. И он, и я, забыли об этом.
Я ее любил. Все эти стеклянные зрелища пошли на. Я любил ее. С этим ничего нельзя было поделать. Почему я именно сейчас опять подумал о Марианне? Теперь-то все равно. Опять чепуха….
Булькало.
На мутном зеленоватом экране наконец засветилось нечто. Я на несколько секунд застыл.
— Будешь говорить? — Димитрий протянул мне изрядных размеров шишку микрофона без рукоятки; устройство явно было откуда-то свинчено.
Изображение на миг пропало. По экрану побежали какие-то прямоугольники, расплывчатые, как мысли деревенщины, приехавшей зачем-то на проспект Миттерана; Димитрий сказал: «Внимание! Запись» (булькало, но уже гораздо тише); еще немного, и на экране проявилась морда — кого бы я думал! — не Председателя, конечно, но какой-то его близкоприближенной особы. Рекордер натужно поскрипывал, мотая проволоку. Лицо перечеркивало: бежали полосы, не косые, как я предполагал, ожидая чего-то подобного, а прямые. Кажется, связь установлена. Теперь я должен был передавать информацию.