Да! — полезла в голову какая-то околесица, — ведь я — это я. Всего-то.
Я что-то такое хотел рассказать. Что-то важное. Некоторое время мы смотрели друг на друга — он с той стороны нипковизора, я с этой.
Экран погас.
Почему Маргарита не купила проектор? Обладая такое коллекцией, было глупо заморачиваться с неудачником, вопящем о том, что ему, видите ли, погано жить.
До чего же я люблю дождь.
Дождь, дождь. Как давно его не было.
Маргарита.
Во́т почему она не купила установку. Она хотела, чтобы к ней приходили.
Но мы до сих пор не просмотрели ни одного раритета из ее коллекции. Сама не предлагала, а у меня как-то вылетело из головы. Странно, правда? Очень странно.
Думал.
Зигзаг, или так, или вот это так же — прямой угол перестает быть прямым — когда занимаешься таким самоанализом: то ли ты пьешь, то ли пьют тебя. А-а, все ровненько. Любовь? Как же.
Маргарита.
Чокнутая ты башочка, любимая сумасшедшая голова.
Люблю.
А ведь все это когда-нибудь закончится.
Заря чиркнет отсыревшей спичкой по фотоэмульсии неба, и свет будет, и будет день, и я снова стану рабом транспорта, рабом этого города, и рабом самого себя. Я буду так же стоять на остановке, ждать автобус или мотрису, а в этом дерьмовом мире Маргариты не будет. Лучше не было б меня. Будь проклят этот мир. Будь прокляты все эти гребаные вселенные. Я хочу жить. Я буду жить.
Без Маргариты?
Дождь. Начинаю нажираться и слушать «М7». Чего стоит вся твоя жизнь? Суетная беготня в этой безблагодатной туманной перспективе? Плутаешь между дубов, а где ты? Чего ты сто́ишь? Говоришь, любовь. Где?
И какова тебе цена — тебе, когда ты умилялся, словно блаженный, бумажным фигуркам? Дождь. Дождь уравняет. Он пригладит нас всех, что ли.
Знаешь, он ласковый. Тебе хреново — хреново, когда ты, как спятивший, выпрыгиваешь из окна, и думаешь — да пошла она, эта осень, пошла эта дежурная любезность медсестры типа Илоны — просто подыхаешь. Диагноз неблагоприятен. Но ты знаешь себе цену, о. Врубаешься: архитектура-то, оказывается, очень интересна, злые люди в черном так себе-присяк стоят тут, курят сигаретки, и, в общем-то, все не так уж и дурно. Было.
Я любил Маргариту.
Почему говорю в прошедшем времени? Потому что в дальнейшем вышла полная лажа.
Ее исчезновение было закономерным. Я пускал сопли. Нет, нет, нет моей Маргариты. Туман скондерсировался в дождь и наконец-то хлынул. Нет, не хлынул. Пародия. Лет пять, как минимум, не было человеческого дождя, а так, влага. Отвратительно.
Дурная морось; ты идешь, не понимая, то ли это падающая вода, то ли какая-то ерундовина — открыть зонт и стать — зачем? — традиционным пешеходом, — может, умнее мокнуть?
Умнее, возможно, ворваться в «тридцатьчетверку», пересекающую весь город, если в ней, конечно, не очень много народа. Сорвать шапку, будто входишь в храм, тут же натянуть на уши громоздкие сонькины телефоны; левый канал обозначен точкой, ее выпуклость кое о чем тебе напоминает. Нажать кнопку. Сначала включится фон, напоминая о бренности. Потом, может быть, зазвучит Бах, если не заест сталь.
Тяжелы аккумуляторы. Свинец.
Еще на лестничной площадке, достав ключи, я понял: совсем уж стало дурно в этом несчастном космосе. Мироздание, твою. Маргариты не было. В холодильнике уныло валялась бутылка кефира. Зачем проверял?
Сел на табуретку и закурил.
Что делать? Спать? Ждать ее?
Очень нехорошее чувство поднялось откуда-то из желудка и стукнуло в голову. Алармовский сигнал утомил, не успев толком добраться до мозга. Что-то было явно не так.
Рухнул на диван.
Но спал недолго. Где Маргарита? Что делать? Идти в ментовку? Метаться по больницам? Теперь мне были глубоко неинтересны начинания, планы, куда мы съездим, освободившись от тягот. Мне хотелось разорвать карты.
Карты, эти карты. Сколько раз мы смотрели на них, мысленно путешествуя. «Вот смотри, — говорила она, беря остро заточенный карандаш типа ТМ (карандаш затачивал я), — давай-ка поедем сюда». Ничего не имел против этих химерических планов. Хотя и не испытывал восторга. Да, это было прекрасно: сначала некоторое напряжение мозга, а затем снятие накала. Маргарита умела выключать сознание. Умела выключать меня.