Над человеком.
Нельзя сказать, что нас расселили. Мы сами как-то расфокусировались. И в этом есть благо. Для жителя города-гиганта с восьмисоттысячным населением (а говорят, были города на полтора миллиона и крупнее, но я в эту чушь не верю, как и в зеленых человечков), это не потеря — нет, ты дышишь ветром, ты, свихнувшийся, ты, глотнувший холодного влажного воздуха на той самой станции в ноябре — ты, пытавшийся любить.
Тихо журчала вода. Из-за плотного сумрачного тумана я не видел противоположного берега. На кой черт придумали улицу, по которой течет. На кой придумали все.
Я опустил ногу в струю, которая мягко и ласково обволакивала. Нет, лгал себе. Она была холодна и враждебна. Не нравилось идти вслепую. Я хотел двигаться хоть как-то, на сигнал в тумане, свет в окне, что ли. Видеть желтую лампу в убогой хибаре, где меня ждут.
Помедлив, погрузил другую ногу. У меня всегда были неплохие отношения с ними, но левая почему-то куда чувствительнее правой — что в горячую воду ее опускай, что в холодную. А-а. С трудом сдерживаю себя, чтоб не завизжать от щекотки.
Мне понравилось наблюдать за тем, как псевдокожаные изделия распускаются в чистой холодной воде, словно лук в кастрюле, сваренный по рецепту Горшечкина. Еще немного — и они растворятся.
Дав старт, я слегка завис в буквальном смысле. 0,008 g, не более и не менее — такую информацию выдал карманный датчик. Почти невесомость. Оттолкнулся от валунчика и полетел вверх. Не тут-то было — антигравитационные радости, как известно, не распространяются выше нескольких метров.
Снова пошел дождь.
Хотелось поджать ноги. Ничего глупее я не мог придумать.
Тяжесть падающих капель довольно быстро меня приземлила. Сандалии казались рыбами; они больше не были обувью, уже не принадлежали мне. У них началась какая-то странная, непонятная жизнь, никак не зависящая от меня. Я вспомнил почему-то о чеке, выданном мне продавцом в молочном отделе, и попытался подняться еще раз.
Нет. Попытка окончилась ничем. Глухо бахнул колокол. Порыв ветра смахнул кусок тумана (дождь лил, а туман никуда не делся), и на мгновение мне приоткрылось то, о чем я мечтал: светящиеся окна. Увы, не те.
Побрел. Скользко. Опять все было как-то не так. Следовало, видимо, выбросить их куда подальше, эти сандалеты. Я странным образом балансировал на округлых камнях, матерясь сквозь зубы. Дойдя до середины, оглянулся. Ледяная вода растворяла ремешки, она ела их наподобие кислоты. Психоделическое зрелище: нет ни того берега, ни другого. Все в этом жутковатом мареве. Что говорить о желтом огоньке, если даже окна домов что по эту сторону, что по ту не видны.
Все-таки не упал, кое-как дотащился до берега. Колокол снова дал по мозгам. Шаркая почти оторванными подошвами, приполз на хату. Лег.
Утро. Тоскливо. Опять выходной, опять суббота. Туман густ, он явно не собирается сделать перерыв на обед. Что было вчера, то же самое — и сегодня, хотел я этого или нет. Стекла окон тупо-матовы, вот очередной повод их не мыть. Зато пол чист, и в духовке не так уж грязно.
С момента пробуждения меня клинила мысленка: надо бы сходить еще. Может быть, Маргарита, нагулявшись в своих параллельных мирах, уже и вернулась. Нет, бесполезно. Отстучала бы, конечно. Хотя кто ее знает. Но сколько не оттягивай решение — все равно ведь придется войти в пустую квартиру, глуховато брякнув ключами (не забыть бы подкинуть какой-либо тухловатой рыбешки лестничной кисуле), поозираться в который раз, нагло просмотреть ленту телеграфа, усесться и ждать. Когда-нибудь она появится. Проспать бы сутки, лучше двое, но это нереально. Маргарита, ведь ты когда-нибудь придешь.
Я надеялся на это. Хотя знал: оттуда не возвращаются. Грош цена болтовне того, кто утверждает, будто бы ушел и вернулся. Доказательств нет.
Как долго я ни тянул время, путешествие все-таки пришлось совершить. Я, как обычно, обогнул слева угрюмый темный дом, который так и не удосужились отреставрировать. Следы КББ — квазибактериологических бомб, этих въедливых зараз, которые семьдесят лет назад жрали буквально все: металл, камень, пластмассу, дерево, да и человечинкой не брезговали — собственно, для того они и были придуманы, — оставили на фасаде глубокие червоточины. Завернул за угол, поборолся немного с искушением заглянуть в заведение, где пиво не всегда было жидким; далее. Вот и подъезд. С консьержкой мы уже почти подружились. Как-то странно она себя ведет: накидывает почему-то на себя Маргаритин свитер. Доброму вору все впору. Подарок с барского плеча? Киски не слышно. А Маргариты нет.