— He-а, не-a, солнце мое. Только одна свеча. Он такой застенчивый.
Из-за гобелена донесся голос Эдмунда:
— О моя милая миледи Регана, как солнце — блеск любимых мной очей, с кораллами сравнима алость губ, снег не белей, чем цвет ваших грудей, а волос вовсе не как проволока груб. Коли не станете моею поутру, то я возьму и точно здесь помру.
Я медленно закрыл дверь и задвинул щеколду.
— Нет-нет, моя богиня, раздевайтесь здесь, — произнес голос Эдмунда. — Позвольте мне смотреть на вас.
Весь вечер я натаскивал Харчка, что говорить и как именно. Дальше он оценит ее красоту, затем попросит задуть единственную свечу на столе и выйдет к ней из-за ширмы. После чего бесцеремонно оближет ее до самых гланд и до изумленья отымеет.
Если судить по звукам изнутри, так лось балансировал бы дикой кошкой на раскаленной кочерге. Вой, рык, визг и мяв были в самом разгаре, когда я увидел, как по лестнице поднимается другой огонек. По тени я сумел определить, что носитель фонаря также несет и обнаженный меч. Освальд оказался верен своей предательской натуре, как я и рассчитывал.
— Не тычь сабелькой, орясина, а то кто-нибудь останется без глаза.
Герцог Корнуолл вывернул из-за поворота лестницы с опущенным мечом и немалым изумлением на роже.
— Дурак?
— А если ребенок по лестнице бегает? — спросил я. — Неловко будет объяснять Глостеру, почему его любимый внучек вдруг отрастил в животике ярд доброй шеффилдской стали.
— У Глостера нет внучка, — молвил в ответ Корнуолл, удивленный, мне кажется, самим фактом того, что ввязался в эту дискуссию.
— Это не отменяет техники безопасности при обращении с холодным оружием.
— Но я пришел тебя прикончить.
— Муа? — молвил я на чистейшем, блядь, французском. — Это за что ж вдруг?
— За то, что ты имаешь мою супругу.
Из-за двери донесся раскатистый рев, за коим последовал хищный женский визг.
— Это от боли или наслажденья, как считаешь? — спросил я.
— Кто там внутри? — Корнуолл снова поднял меч.
— Твоя супруга — и ее совершенно точно имают. Не кто иной, как ублюдок Эдмунд Глостерский. Но благоразумие требует сложить оружье. — И я Куканом легонько похлопал Корнуолла по запястью, направляя меч обратно в ножны. — Если тебе, конечно, не хочется стать королем всея Британии.
— Что ты, дурак, затеял? — Герцогу очень хотелось кого-нибудь поубивать, однако козырь амбиций бил жажду крови.
— О, взнуздай же меня, огромный ты трехрогий носорог! — возопила Регана из-за двери.
— Она по-прежнему это говорит? — осведомился я.
— Ну, обычно бывает «трехчленный жеребец», — ответил герцог.
— Метафоры у нее очень ноские. — И я в утешенье возложил руку Корнуоллу на плечо. — Знамо дело, печальный для тебя сюрприз, готов признать. По крайней мере, когда муж, заглянув себе в душу и хорошенько там пошарив, все ж падает так низко, чтобы выебать змею, он надеется не спотыкаться о чужие сапоги у логова.
Корнуолл стряхнул меня.
— Да я его убью!
— Корнуолл, на тебя скоро нападут. Олбани уже намерен взять всю Британию себе. Тебе понадобятся Эдмунд и гарнизон Глостера, чтобы выстоять против него, а когда выстоишь — будешь королем. Войдя сейчас туда, ты убьешь плотолюбца, но потеряешь королевство.
— Юшка божья! — вскричал Корнуолл. — И это правда?
— Сначала выиграй войну, любезный друг. Потом же прикончишь ублюдка в свое удовольствие, когда можно будет не спешить и все сделать как полагается. А честь Реганы — вещь ковкая, разве нет?
— Ты насчет войны уверен?
— Знамо дело. Именно потому тебе надо взять оставшихся рыцарей и оруженосцев Лира, как уже сделали Гонерилья и Олбани. Но Гонерилье сообщать о том, что ты это знаешь, не стоит. А твоя супруга уже сейчас перетягивает дом Глостера на твою сторону.
— Правда? И потому она барает Эдмунда?
Раньше мне это в голову не приходило, но, едва открыв рот, я понял, что все складывается вполне мило.
— О да, милорд, ее рвение распалено верностью тебе.
— Разумеется, — молвил Корнуолл, засовывая меч обратно в ножны. — Мог бы и раньше понять.
— Это не значит, что Эдмунда можно не убивать, когда все завершится, — молвил я.
— Совершенно верно, — подтвердил герцог.
Когда Корнуолл наконец удалился, я немного выждал после первой склянки, постучался и просунул голову в щель.
— Лорд Эдмунд, — сказал я. — В башне герцога зашевелились. Быть может, вам пора прощаться.
Фонарь Реганы я не стал отодвигать от двери, чтобы она не заплутала в темноте, и несколько минут спустя она вывалилась из светелки — спотыкаясь, в платье задом наперед, волосы спутаны, а по распадку меж грудей текла река слюней. Да и вся она выглядела какой-то жеваной и скользкой.