- Посреди парка на Мэдисон-сквер? Без десяти час пополудни? - Я взмахом руки указал ей на толпу жующих конторских служащих, стаю клюющих голубей, ораву овдовевших подательниц птичьего корма и горстку занятых самогипнозом пенсионеров - словом, на все живое и полуживое, заполонившее здешние скамейки и стежки.
Девица огляделась по сторонам и передернула плечами.
- Ну, ладно, - сказала она. - Во всяком случае, попробовать стоило.
Пошли, Фред, выпьем и поговорим о деле.
- Вы знаете, кто я?
- Разумеется, знаю. Ваш дядюшка Мэтт только о вас и болтал. Вспоминал, как, бывало, брал вас на руки, когда вы под стол пеш...
- Я в жизни не видел дядюшку Мэтта, - перебил я ее. - Так что не стоило и пробовать.
Девица страшно рассердилась, подбоченилась и заявила:
- Ладно, умник, вы хотите знать, что происходит, или не хотите?
- Не хочу.
Вообще-то я хотел, ибо любоптство - суть продолжение легковерия.
Девица снова подступила ко мне, да так близко, что ее марципановый бюст почти коснулся моей манишки.
- Я на вашей стороне, Фред, - увещевающим тоном сообщила она и принялась теребить мой галстук. Глядя на свои пальчики, которые имели и детски-невинный, и соблазнительный вид одновременно, девица забормотала: Понимаете, ваша жизнь в опасности. Очень влиятельные люди в Бразилии. Те же, что убили вашего дядюшку Мэтта.
- А вы-то тут каким боком?
Она быстро огляделась и ответила:
- Не тут. Приходите нынче вечером ко мне домой, Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят, Смит. Жду вас к девяти.
- Но зачем?
- Нельзя, чтобы нас видели вместе, - заявила девица. - Слишком опасно. Итак, в девять.
С этими словами она резко развернулась и засеменила в сторону Мэдисон-авеню. Ее юбка липла к ногам, и даже сонные пенсионеры на лавочках на миг стряхнули оцепенение, чтобы полюбоваться этим зрелищем.
Промямлив: "Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят", я загнал адрес в память, но потом рассердился на себя и потряс головой. Я едва не угодил в очередную ловушку. Заставив себя проникнуться решимостью, я двинулся дальше на юг, без приключений добрался до дома и обнаружил у себя под дверью блондиночку, да такую златовласую, о какой только можно мечтать. Если ее предшественница была вылеплена из марципана, то нынешнюю девицу сделали из пуховых подушек со стальным каркасом. Она выглядела как модель, с которой рисовали мультики про крутых жриц любви, рано или поздно попадающих в полицейский фургон.
Она стояла, привалившись к двери, сложив руки на груди и, вероятно, мурлыча песенку из оперетты, но при виде меня выпрямилась, подбоченилась (за последние четверть часа я наблюдал такое уже дважды) и сказала:
- Стало быть, вы и есть племянничек, да? Не шибко впечатляющее зрелище.
- Лучше не надо, - предостерег я ее. - Не знаю, что вы замышляете, но я начеку.
- По-моему, вы изрядно смахиваете на молочника, - заявила она. - Я говорила Мэтту, что вы - тот еще фрукт, но он меня не слушал.
- Я - что?
- Фрукт, - ответила блондинка. - Фига, финик, банан и так далее.
- Послушайте-ка...
- Нет, это вы послушайте, а лучше почитайте, - она открыла дорогую черную кожаную сумочку и вручила мне письмо.
На конверте стояло мое имя, выведенное неразборчивым и нетвердым мужским почерком. Я взял конверт, повертел в руках, но не вскрыл, а вместо этого спросил:
- Полагаю, внутри лежит послание, якобы написанное моим дядюшкой Мэттом?
- "Якобы". Это еще что за выражение? Вы встречались с тем жалким стряпчим?
- Это вы о Добрьяке?
- Вот именно. И никаких "якобы". В этом письме ваше счастье.
- Пожалуй, окажу вам любезность, - решил я. - И даже не буду вскрывать конверт. Забирайте его и ступайте своей дорогой. Я не стану сдавать вас в полицию, и таким образом мы будем квиты.
- Какой вы лапочка, - сообщила она мне. - Прямо прекрасный поганец принц. Прочтите письмо, а я пока поищу свою скрипочку.
- Я не намерен его читать, - заявил я. - А если даже и прочту, все равно не поверю.
Блондинка смерила меня ледяным взглядом, но не шелохнулась и продолжала преграждать мне доступ в собственный дом.
- Это ваше последнее слово? - спросила она.
- Последнее, - отрезал я, ожидая, что она вот-вот примет боксерскую стойку и начнет доставать меня короткими прямыми левой. Но вместо этого блондинка наставила на меня палец и повела такую речь:
- Позволь кое-что тебе сказать, милок. Не такому хмырю шутить шутки с малышкой Герти, так что наберись-ка ума.
- Малышка Герти? Это вы, что ли?
- Ну, ты и штучка! - воскликнула она. - Хватит валять дурака. Читай письмо!
- Вы и впрямь хотите дотянуть эту бодягу до конца?
- Читай!
- Ну, ладно. Прошу прощения, но я хочу открыть дверь. Посторонитесь, пожалуйста.
Она посторонилась. Я повернул ключ и пропустил гостью в дом.
- О, как мило, - молвила она, обозревая гостиную. - Конечно, тут не помешала бы настоящая мужская рука...
- Вот вы этим и займитесь, - буркнул я и направился к телефону.
Секунд пять она изумленно смотрела на меня, потом вдруг издала похожий на лай смешок и сказала:
- Ага, оказывается, под его маленьким хвостиком прячется остренькое жальце, - блондинка швырнула свою суму из патентованной кожи на диван, который скрипнул и попытался отпрянуть прочь, и спросила:
- Тут у тебя выпить не найдется? Не персиковое бренди, а что-нибудь другое?
- Едва ли вы засидитесь, - ответил я и начал набирать служебный телефон Райли.
- Не выставлял бы ты себя безмозглым сивым мерином, дорогуша, посоветовала блондинка, бродя по гостиной, разглядывая живописные полотна на стенах и морщась. - Позвони сначала Добрьяку и спроси, знает ли он Герти Божественную Душу и Мирские Телеса. - Она подняла руки, потянулась, повернулась ко мне и опустила пятки на пол, произведя тем самым довольно громкий хлопок. Блондинка казалась совершенно уверенной в себе. Но разве не таковы все мошенники на свете? Разве не были уверены в себе тот однорукий, или Клиффорд, или самозванный легавый нынче утром?
Да, но ведь я уже дал маху, науськав Райли на Добрьяка. Может быть, сейчас я совершу еще одну большую ошибку? Я бросил накручивать диск, положил трубку, отыскал телефонный справочник, а в нем - номер Добрьяка, и позвонил ему.