Тетрадь продолжила лежать на столе. Алексей посмотрел и вздохнул, ему снова следовало засесть за неоконченный перевод. Он перевёл взгляд на явно собравшего спать, так как интересное чтиво у него отобрали, Павла. Тихими шагами подошёл к нему. Потянул воздух, принюхиваясь и страшась различить в запахах Павла гниль, но, несмотря на то, что здоровьем там и не пахло, гнили не было тоже. Павел покосил на него одним тёмным глазом. Второго за подушкой не было видно. С такой позы Алексей казался великаном. Или призраком. Тем самым, которым пугают маленьких детей, напевая им колыбельные. Свеча горела за его спиной, и Павел, как ни старался, не мог разглядеть его лица. Только высокий тёмный силуэт. Ни глаз, ни носа, ни рта. Ничего. Призрак двинулся.
— Я тебя оботру уксусом снова?
Павел задумался лишь на мгновение.
— Да.
А потом на него легла прохладная влажная ткань и стало не до полузабытых воспоминаний. Павел прикрыл глаза и затих, наслаждаясь ощущениями. Жар у него и правда был.
Алексей осторожно мочил ткань и обтирал его, собираясь с мыслями. То, что он днём услышал от Яблонского, не забылось, хоть и не хотелось думать, как со стороны выглядит его внимание к нему.
— Тебя беспокоит моё внимание в части?
— Твоё внимание… привлекает внимание ко мне.
Холодная вода щедро потекла по шее, но Павел промолчал. Алексей разжал руку, неосознанно крепко сжавшую полотенце.
— Ты хочешь этого избежать?
— Ты сам знаешь, какой сорт внимания я обычно получаю. Скажи, есть за что?
— Нет, конечно же нет! Это мне бы пристало быть целью подобного.
— Почему это?
Алексей осторожно продолжил протирать ему плечи, пользуясь возможностью обдумать ответ.
— Лишь я во всем виноват. Если бы я тогда не попросил бы тебя, такого бы не произошло. И твоя спина была бы цела.
— Ты драматизируешь излишне.
Павел зевнул в подушку. Хотя вода была прохладной, спокойные движения усыпляли.
— Но это мои действия привели к такому итогу.
Однозначно спать и только спать.
— Иди и посыпь голову пеплом, — последние слова прозвучали неразборчиво.
Алексей замолк и молча продолжил протирать. Выжал полотенце почти досуха и положил Павлу на шею. Поднялся.
— Мне не подходить к тебе в части?
Павел вынужденно стряхнул с себя дрёму.
— Не подходить. Может, у моих сослуживцев окажется короткая память, если не напоминать им ни о чём.
— Но тебя задевали и до нашего знакомства.
Пожалел о сказанном Алексей тут же, но было поздно. Выскочившие слова было не вернуть.
— Откуда знаешь?
Алексей убрал таз и полотенце на место. Налил в кружку кипячёную воду и предусмотрительно поставил на табуретку рядом с кроватью Павла.
— Мне хотелось больше узнать о тебе, — вышло виновато, хотя Алексею и хотелось сказать спокойным тоном.
— И что ты узнал?
Алексей наклонился заглянуть и посмотреть на лицо Павла, чтобы понять его реакцию, но тот держал невозмутимость. Алексею оставалось только неуверенно переминаться.
— Слышал, что у тебя не осталось живых родственников кроме меня и отца.
Это было не так, но посвещать Алексея в подробности своей жизни Павел не собирался. Тот и так знал больше необходимого.
— Я плохо сделал? Мне не нужно было лезть?
— Это стало известно и без твоего участия.
— Но ты не хотел бы, чтобы я интересовался? — в голосе звучало искренне волнение.
Павел снова закрыл глаза. Сон теперь из голоса ушел окончательно.
— Всё равно ты бы узнал так или иначе.
Алексей подошёл и осторожно положил ему руку на здоровую часть плеча.
— Мне жаль, что так вышло.
— Вряд ли ты понимаешь, о чём сожалеешь.
Рука у Алексея дрогнула.
— Ты мог бы объяснить, чтобы разделить пережитое.
— …с тобой?
Алексей присел у кровати на корточки, чтобы их лица находились на одном уровне. Павел смотрел внимательным взглядом одного глаза.
— Да.
Павел повернулся и лёг лицом в подушку. Отвечать на такое он не желал. Он не знал.
Алексей поднял руку и тихо и робко погладил его по голове, ощутил какой Павел всё ещё горячий и больной. Волосы слипались во влажные пряди от проступившего пота. Павел лежал молча, только бока не перестали расширяться в такт дыханию.
Глава 20. Письмо
Когда дыхание Павла снова стало сонным, Алексей тихо встал и поправил на нём одеяло. А потом он полночи сидел за переводом, пока свеча не догорела дотла. Пара мест ему так и не стали ясны, и он чувствовал, что тому виной не французский, а нечто иное. Торопливым движением он подчеркнул их карандашом, надеясь, что потом сможет выяснить у Павла, в чём там было дело. Ему самому явно не хватало знаний. Под мерное дыхание Павла он впервые за неделю свободно уснул на новом матрасе. И сон на этот раз был спокойным.