— Твой отец отказался от тебя?
— Да.
Алексей наколол капусту на вилку и вяло захрустел.
— Сочувствую, — зрачки Павла почти сузились и беспрерывно высматривали каждую делать на лице Алексея.
— Не надо, — Алексей глянул чуть удивлённо, — это письмо писал не мой отец. Этот человек просто не может им быть, — Алексей хотел было сказать, что у его отца гудящий низкий голос, которым он гордо представлял маленького Алексея своим сослуживцам, и теплые руки, которые крепко держали поводья лошади и сажали его верхом, но посмотрел на Павла и осёкся. А знал ли он отца?
— Я не прав. Он может.
Павел промолчал на этот выпад, медленно пригладился и почувствовал — сочувствие? Наверняка, потому что он тоже испытывал от генерал-лейтенанта Петропавловского Кирилла Александровича, что такое быть нелюбимым сыном.
Тут табурет был решительно отодвинут Алексеем в сторону, сам он подошел к буфету и задвигал предметы там. Выудил наполовину опустошённую бутылку, взмахнул и повернулся к Павлу. Вспомнилось, чем это закончилось в прошлый раз, но Алексей тряхнул головой, желая вытрясти эту непрошенную мысль.
— Выпьешь со мной? Я хотел мать помянуть, пряники принёс. И орешки.
Предлагать было неловко, ведь у Павла тоже есть мать. Была. Была мать. Алексей на мгновение крепко зажмурился.
Павел смотрел на бутылку подозрительно, но, поколебавшись, все же кивнул.
— Давай помянем.
Водка плеснула в стаканы до краев, Алексей поставил один к Павлу и поторопился отпить от своего. Развернул кулёк с пряниками и закусил. Посмотрел, как Павел повторил за ним. Внутри стало теплее, от того, что Павел рядом, или от водки, Алексей не знал, но решил разлить по новой.
— Она любила орехи в сахаре. Совсем как ты.
Стакан стукнул донышком по дереву, когда Павел молча выпил вторую. Алексей свою только пригубил. Сам не замечая, принялся отламывать от пряника мелкие кусочки, которые затем пальцами перетирал в труху.
— Она любила эти странные французские романы и всегда прятала их от него, потому что он считал это неподобающим увлечением для дворянки.
Павел покачал свой стакан в руках, словно размешивая некий невидимый осадок на дне.
Алексей вдруг стал разглядывать его лицо. Тёмные провалы глаз и ровные линии бровей, чуть сплюснутый нос и линию челюсти с двумя симметричными шрамами. Алексей потянулся рукой к его лицу, почти коснувшись носа.
— Пожалуйста, не отпускай усы, — и опустил голову на стол, закрыв затылок двумя руками.
— И не собирался.
Из-под рук донеслось гнусаво:
— А какой она была?
— Кто?
— Твоя мать.
Павел снова покачал стакан и посмотрел сквозь него на свет свечи.
— Красивой.
Алексей повернул голову набок и косым взглядом посмотрел на Павла.
— А ещё?
— Какой… Хм, — Павел перевел взгляд в потолок, — нежной, доброй. Сумасшедшей, — снова посмотрел на Петропавловского перед ним.
— Сумасшедшей? — Алексей приподнялся.
— Она лишилась рассудка и скоро умерла.
— Ты скучаешь? — в голосе добавилось теплоты.
— Возможно.
Капель шуршала по крыше над их головами, срывалась вниз и звонко стучала ниже их чердака. Алексей допил водку в стакане и встал. Обошел стол, качнулся на повороте, задел бедром угол и встал за Павлом. Положил ему руку на плечо, привычно избегая касаться спины. Погладил второй рукой по голове.
Павел перевел на него взгляд. Мышцы на шее напряглись, но он решил остаться на месте.
Рука Алексея тут же остановилась.
— Мне нельзя?
Но Павел оставил его без ответа, и Алексей продолжил ласково гладить короткие пряди темных волос. Как ни странно, а волосы у Павла были совсем не жесткими и проминались под ласкающей рукой.
Алексей прекратил гладить, но руку не убрал. Разомкнул губы:
— Иногда я представляю, что было бы, сложись всё иначе, и мы с самого начала были бы семьёй.
— Кто знает. От чьей матери пришлось бы отказаться, м? — в глазах мелькнуло лукавство.
Алексей потерялся только на краткий миг.
— Ни от чьей.
Павел хмыкнул.
— И что теперь будешь делать? — поймал недоумевающий взгляд и пояснил: — Видимо, спать ляжешь?
Алексей окончательно убрал от него руки и отступил на шаг.
— А есть иные варианты? — в глазах читалась растерянность.
— Нет. Спать.
Прохладный воздух опустился на голову и плечи, где прежде были руки Алексея. Павел принялся укладывать пряники обратно в сверток. Плотно завернул, чтобы не зачерствели. Пригодятся потом. Быть может.
Глава 24. Лошадь
Огонь свечи погас под железным колпачком, но в полнолунии было видно почти как днём. Рубашка легла на стул, и в скором времени к ней присоединились и штаны. Алексей вытянулся на кровати, с приятным чувством ощущая, как медленно расслабляются мышцы, становясь мягкими и податливыми. Словно растекаются по матрасу. Алексей закинул руки за голову и устроился удобнее, смотря, как Павел сам собирается ко сну.