В казармах звенело металлом и пахло дёгтем и мелом. Выступление объявили с утра, и все были заняты подготовкой к нему. По двору то бегали солдаты, загружая на повозки тяжёлые мешки с ядрами и картечью, то звонко ржали и били копытами лошади, возмущённые неаккуратными движениями кузнеца.
Дорожная сумка неуклюже лежала на полу, развалившись толстыми боками. Павел подтянул туже ремни и критически посмотрел на неё. Сборы можно было считать оконченными. Плечи от одного вида поклажи начинало ломить, но привыкать не приходилось. Доблестные подвиги поджидали его уже завтра, и никого не интересовало, желает ли он принимать в них участие.
Павел поднял воротник шинели и вышел за ворота. Ветер, право сказать, дул совсем не милосердный. Деревья гнуло к земле, с крыш сдувало снопы соломы, а люди шли, пригнувшись и держась за шапки двумя руками. Но один человек стоял на удивление прямо. Павел всмотрелся в лицо, как его окликнули поверх ветра:
— Павел, погоди!
Теплая рука тяжело опустилась на плечо, Павел беззвучно выдохнул и встретился с беспокойным взглядом Алексея. Тот явно уже знал. Дел у Алексея в последнее время было немало. А в часть его не пустили. И как он только пережил? Павел тихо хмыкнул. Но Алексей не дал ему уйти в свои мысли.
— Говорят, вы завтра выступаете?
Резкий порыв ветра едва не сдул низко надвинутую фуражку. Павел прихватил её одной рукой, а другой поправил ворот шинели.
— Да.
В глазах Алексея мелькнула подавляемая паника.
— Ты сейчас домой?
— Да… Вещи в части я собрал, так что переночую дома.
Его внимательно оглядели с головы до ног.
— Тогда идём?
Он развернулся и направился в сторону их жилища. Алексей рядом привычно сдерживал шаг, Павел привычно ускорял его.
Поднялись и ужинали они молча, разве что Алексей слишком долго разжигал огонь в печурке, да слишком основательно резал хлеб, а потом густо посыпал его солью.
Кипяток полился в кружку, чайные листья закружились, окрашивая воду. Павел подул и отхлебнул едва терпимую жидкость.
— Долго у части ждал?
Алексей прервался от смотрения в окно. Сидеть ему не давали нервы. Развернулся к нему:
— Недолго.
Павел сделал глоток, шумно отхлебнув чай. Посмотрел на слишком прямую спину, и правда, как аршин проглотил, как ему так удаётся.
— Не думаю, что долгий поход за славой будет.
Половицы неприятно скрипнули под резко развернувшимся Алексеем.
— Почему?
— У горцев нынче другие, хозяйственные заботы. И селевые реки пойдут.
— Это не помешает им при случае убить тебя или что похуже.
— Да, не спорю.
Он проследил за тем, как Алексей принялся беспокойно ходить из угла в угол. Как маятник. Сначала направо, потом налево. Потом снова направо и налево. Длинные ноги мерили одинаковые шаги.
— Возьмешь мою бурку?
Павел задумался и кивнул. Бурка сильно выделяться не будет, а греть будет отлично. В горах пригодится.
— Носить ты ее не сможешь, но хотя бы накрыться на ночь.
Павел был уверен, что сможет её и носить, если спороть оставшиеся знаки отличия, но Алексею говорить не стал. Задумчиво глянул на то, как тяжело он опустился напротив.
Взгляд Алексея затуманился, а потом прояснился. Брови надвинулись, затемнив обычно светлый взгляд. Пальцы проворно расстегнули ворот рубашки, и рука скользнула под неё.
Павел насторожился. От Алексея можно было ждать что угодно.
Показался потёртый шнур, а за ним качнулся и маленький серебряный крестик. Алексей снял его через голову и протянул Павлу, крепко держа за шнурок. Крестик покачивался почти также, как Алексей давеча ходил. Вправо и влево. Как маятник.
— Это отца матери. Он был капитаном. Столько кампаний прошел, но ни одна пуля его так и не взяла. Прими. Пожалуйста.
Павел поочерёдно смерил взглядом сначала крестик, а потом Алексея. Протянул открытую ладонь. В неё легко опустился маленький крестик. Шнурок свесился почти до столешницы. Плотно зажав двумя пальцами, Павел поднёс его поближе к глазам, провернул, рассматривая, и положил на стол. Перевел взгляд на Алексея напротив. Тот застегивал ворот.
Без привычной тяжести на груди было странно. Кожа казалась голой.
— Наденешь? — взгляд почти виноватый, почти извиняющийся.
Ответом было молчание.
Павел расстегнул свой воротник неспешно, полез на тыльную сторону шеи, повозился, вытянул из-под рубахи свой крестик и протянул Алексею. Глаза у того стали по рублю. Пальцы протянутой руки едва заметно дрогнули, но взять такое вот так легко он не решился.
— Это же…
В дальнейшей тишине Павел припечатал ему ладонь крестиком. Вдавил немного нагретый телом кусочек олова. Подобрал со стола крестик Алексея и повязал его себе на шею.