Алексей, несмотря на сомнения, переводить не перестал:
— «Их приютом послужили тенистые сосны с крючковатыми колючими лапами-ветвями. Их тень казалась неуютной и мрачной, однако там, на мягкой подстилке хвои, что горько-сладко будоражила нос и распаляла чувства, сидели, плотно прижавшись к друг другу, двое.
— Ах, — сказала Жози, — стоило мне увидеть вас, как я почувствовала, что моё сердце летит в пропасть, прихватив с собой и меня, — и она прижала руки к груди, обнажив изящные запястья. Тонкая нить браслета заманчиво блеснула. О, этот браслет навевал воспоминания.
— Жози! — воскликнул заметивший браслет Анри, что явно добавило ему энтузиазма. — Когда я увидел вас, то почувствовал, что моё сердце возносится на небеса, — и его рука вознеслась к пышной груди, скрытой тугим корсажем».
Сильно жалея уже о том, что не отказался хотя бы тогда, когда увидел, о чём роман, Алексей остановился. Сейчас бросать чтение было бы неловко. Где-то на фоне мелькала мысль, что стоит обсудить с маменькой Лизаветы литературу, читаемую её дочерью. Одно дело посещать раненых, другое — носить им такое. Пусть даже они и сходят с ума от скуки.
Что ж, теперь скуку Павел явно не испытывал. Совсем наоборот. Ему было очень интересно, как Алексей читает с выражением такие вещи. А если ещё вспомнить то, что ему самому приходилось подбирать слова, становилось совсем весело.
— Возможно ты утомился, брат? — Алексей старательно изображал невозмутимость.
— Нет, что ты. Ты хорошо читаешь и знаешь французский. Часть текста я недопонимал. Продолжай, пожалуйста, — Павел посмотрел на лицо Алексей, на котором, как бы он не пытался скрывать, легко можно было заметить смущение.
Алексей бросил подозревающий, что над ним смеются, взгляд, но продолжил:
— «Сердце Жози затрепетало мышью пойманной в мышеловку, а вместе с сердцем затрепетала и так легко влекущая мужские взгляды грудь.
— Анри! Дай мне заглянуть в твои пасмурные глаза! — её рука, словно сдаваясь в сладкий плен, протянулась к Анри.
— О, моя Жози! — прорычал Анри глубоким голосом подобным голосу тигра, алчущего добычу, голосу коршуна, падающего на свою цель. Его волевой подбородок склонился к нежному лицу леди. Белокурая Жози положила руки на гладко выбритые щёки (Алексей порадовался, что избавлен от необходимости смотреть на Павла) и их уста начали пить мёд друг у друга».
Павел удерживал серьезное лицо, но внутри от души веселился.
— Какие подробности… А роман-то неплох.
Павел был твёрд в своих намерениях вынудить Алексея прочитать всю горячую сцену. И может посмотреть, как тот сам сгорит, пока будет рассказывать про горящие чресла. Не просто рассказывать, переводить.
Алексей спрятал глаза в книгу, невольно выхватил следующий абзац и покраснел.
— «Юные любовники пили и не могли напиться сладостной страстью, нектар которой сводил с ума и почтенных старцев, но тут Анри ощутил в себе всё возрастающий обжигающий жар, что поднимался с самого нутра».
Снова он остановился и проскользил глазами по строчкам дальше. Продолжил после некоторой паузы голосом, всё более напоминающим речь куклы, которой управлял чревовещатель.
— «Рука Анри скользнула под нежный шёлк юбок и сорочек к ещё более нежному шелку.
— Ах, Анри, — только прошептала Жози. Рука Анри безжалостно смяла повязку от чулок и беспрепятственно проникла дальше. Ощущения нежной кожи к коже остро поразили его. Вся его мужественность рвалась вперёд, сладкой судорогой пронзая бёдра».
Голос Алексея прервался. Он опустил глаза в низ страницы, пустым взглядом посмотрел какое-то время. Перевернул. Ещё перевернул. Краснота лица приблизилась к такому алому, что в природе часто предупреждал об опасности. Алексей вернулся к странице и панически высоким голосом завершил:
— «Жози и Анри проснулись под ясными лучами утреннего солнца и аккомпанемент звонкого пения птиц».
Павел очень внимательно слушал, как Алексей перевёл всё это, а главное наблюдал, как у того лицо краснело, бледнело и вообще. Пропуск был замечен сразу же.
— Ты не прочитал! — тон был, что у обвинителя на суде. — Ты пропустил страницу.
Алексей почувствовал себя загнанным и решил, что с Анастасией Романовной он поговорит, даже если прямо тут уйдёт в землю от стыда. Давать своим дочерям такие романы недопустимо.
Когда Павел потянулся забрать книжку, Алексей облегчённо выпустил её из влажных рук. Торопливо прижал руки к ткани штанов, чтобы промокнуть.
— Анри, Анри… А, вот. Сладкой судорогой пронзая бедра… — Павел явно избытком стыдливости не страдал. — Что у тебя еще пронзило там, Анри…