Алексей полулежал на холке и шее лошади, трусившей в часть, и пытался отвлечься на придумывание подходящего объяснения для командования. Вместо этого рука никак не хотела забыть чувство, с которым в неё подался пистолет после выстрела, а в голове бесконечно крутилось, как ефрейтор Иванов качнулся под выстрелом, а потом неверяще смотрел на свою руку.
Глава 2. Пыж
Трубка упорно не желала раскуриваться. И дело было не в отсыревшем во влажном воздухе табаке или неопытности курильщика. Все внимание подпоручика оттягивало ноющее колено. Со всех сторон обложенное турундами и набитое пелотами, вымоченными в уксусе, оно немилосердно болело, лишая сна. Через него проходил безобразный подживающий шрам. Алексей отложил трубку, так и не сумев её раскурить, и наклонился, чтобы рассмотреть рану ближе. Аккуратно потрогал пальцем шов и задумался над тем, сколько ещё придётся лежать и удастся ли вообще ходить. Операцию он помнил слабо, кажется, его держало несколько рук, но он был благодарен, что ногу удалось сохранить. Если удалось сохранить.
Алексей потянулся за больничным халатом и накинул его на плечи. Согнул здоровую правую ногу, обхватил её руками и опустил подбородок. Задумался.
С дуэлью всё обошлось. Ему удалось добраться до части на лошади, но дойти до конюшни на своих ногах, чтобы никого не потревожить, он был не в состоянии. А потому доехал до самых дверей, где и привлёк внимание красным коленом на белоснежных штанах. Поднялась небольшая суматоха, но он сумел объясниться. Алексей подтянул халат со спины так, чтобы он заходил на голову и закрывал лицо. Подумать только. Ему, всегда порицавшему лжецов и нетерпевшему любого искажения правды, пришлось врать. И как! Совершенно бесстыжим образом, он смотрел в глаза своего полковника и очернял может не вполне невинных, но не имевших к его ране отношения людей. Щёки вспыхнули, стоило снова вспомнить, как сдержанный Яблонский принял его отчёт о желании совершить конную прогулку перед сном. Покачивая головой, он выслушал о том, как внезапно появились горцы и Петропавловскому пришлось отстреливаться и отступать от них. О перестрелке Алексей старался говорить как можно меньше, лишь обозначив её существование.
Полковник отложил бумаги и перо и сложил руки на столе перед собой:
— Перестрелка, значит. И как же вы были ранены, подпоручик?
Алексей отвёл глаза:
— Пуля чинов не разбирает, ваше благородие.
— Это ты верно говоришь, — крякнул полковник, — не разбирает. Но ты уж, наверняка, не оставил их без ответа? Сколько голов не вернутся домой?
— Ни одной, — совесть кольнула ещё сильнее.
— Ни одной, — протянул Яблонский. — Что же вы так, молодой человек, а заявили себя как бравого офицера.
Алексей не смотрел на полковника и с нетерпением ждал, когда допрос окончится:
— Подвёл, ваше благородие.
— Подвели вы меня, батенька, подвели, — Яблонский ещё раз посмотрел на наспех перевязанную ногу. И резко хлопнув по столу руками, подскочил:
— Значит так. Сказки свои ты мамзелям на балах рассказывать будешь. Какие горцы, да какие у них страшные кинжалы, да как ты от них лихо ускакал. Это если я тебя под суд не отправлю.
Алексей попытался встать, как только Яблонский поднялся из-за стола, но тот на него прикрикнул:
— Сиди! Дуэлянт несчастный.
Вспыхнув и перегорев, Яблонский продолжил спокойнее:
— Мне такое не нужно. Никаких дуэлей в моём полку. Высочайшим распоряжением было положено запретить, и не нам спорить с этим, — Яблонский окончательно успокоился и опустился за стол. Грустно подумал о том, что его мечтам о тихой старости и яблоневом саду возникла угроза.
— Кто второй участник?
Алексей только бледнел и молчал.
— Упираешься. Ну смотри, если я узнаю, что ещё один из моих офицеров лежит где раненый или того хуже убитый… — полковник недоговорил и внимательно посмотрел в лицо подпоручика. Алексей, казалось, побледнел ещё сильнее. Полковник не на шутку заволновался:
— Неужто и правда лежит?
— Нет, — кое-как выговорил Алексей.
Алексей на кровати забылся и попытался подогнуть вторую ногу и вскрикнул. Боль прошлась по всему телу, отголоском затронув руку. Он застыл, боясь даже глубоко вздохнуть. Запрокинул голову назад и уставился в беленый потолок. Боль казалась заслуженным наказанием за то, что он чуть не подвёл брата под виселицу. Даже спустя некоторое время воспоминание о том, как на него нашло осознание, не помутнело. Он тогда чуть не застонал прямо перед полковником от мысли о том, что фактически убил Иванова дважды. Когда принял вызов и когда выстрелил в сердце. И то, что тот остался невредимым, не его заслуга.