Спина позволяла немногое, и уборка в его положении была не лучшим решением, но выбирать не приходилось. Чтобы клопы наползли из углов, хотелось ещё меньше. Так что он таскал и грел вёдра с водой, наматывал на палку тряпку и тщательно протирал полы. Жалел только, что сил пройтись с щёткой и ножом, чтобы как следует вычистить все доски, у него нет. Спина ему такого явно не простит. Даже от его скромных усилий короста на ранах начала трескаться, и бинты мокли. Павел сумел вынести грязную воду, проделав спуск и подъем по узкой и длинной лестнице чёрного хода, и обессиленно сел на единственный целый табурет в комнате. Второй лежал в углу, задрав к тёмному потолку две ноги. Третья лежала рядом. Ногу табурет потерял вчера, когда Алексей позволил себе неосторожность с силой опустить весь свой вес на почтенного ветерана, выдержавшего немало чужих задов. Табурет на самом деле не мешало бы починить, но на это Павла уже не хватало.
Спустя несколько минут Павел перевел дух и перебрался на кровать. Спина требовала покоя. Матрас был старым. Он успел за долгие годы принять форму человеческого тела с углублением посередине и твёрдыми слежавшимися краями. Почти корабельная койка — гамак. Но это было лучше, чем ничего. И несомненно лучше, чем вшивые казармы, из которых, какие бы совместные усилия солдат и фельдшеров не прикладывались, окончательно вытравить живность было невозможно.
Когда силы частично восстановились, Павел перекусил вчерашними остатками и продолжил лежать, в полной мере наслаждаясь возможностью провести свой последний день в покое. Хотя спину ему в любом случае не мешало бы наново перебинтовать, и в часть идти придётся, но спешить ему было некуда.
Алексей же за весь день не нашёл возможности даже присесть за обедом. Начало трети было в самом разгаре, и вышестоящее начальство неусыпно следило, чтобы армейские офицеры не застаивались без дела. То приходили вести о внеплановой комиссии ружей, а их по бумагам по одному на человека да десяток запасных, а на складе дай бог одно на троих да ещё половина проржавела, то очередной пересчёт продовольствия и поиск экономного распределения выданных средств на чистку и смазку оружия. И среди всего этого неутихающее беспокойство о Павле и непрестанно зудящие следы мелких укусов. Алексей то и дело скреб коротко обрезанными ногтями по запястьям в попытках унять чесотку, но кожа, казалось, только раздразнивалась подобными движениями. Особые мучения ему приносило то, что далеко не все места приличествовало чесать на публике. Хорошо бы он выглядел, стоя с отчётом перед полковником Яблонским и до красноты раздирая собственный зад. Так что приходилось сжимать зубы и терпеть, позволяя себе на людях только время от времени поправлять рукава.
Физическое и моральное неудобства смешались так, что Алексей перестал разделять, где была телесная слабость, а где тревога за брата. Тот всякий раз с неиссякаемым упорством рвался в часть, и Алексей не находил себе места, представляя, как в это же время Павел терпит перевязку или выслушивает разговоры остряков в столовой.
Как только в череде дел выдались свободные отнятые от обеда пять минут, Алексей заглянул в лазарет. Путь к нему он выбрал так, чтобы пройти рядом с казармами, вдруг Павел там? Но Павла там не нашлось, и Алексей успел воспользоваться своим положением и лишний раз заставил сержантов провести проверку чистоты казарм. Веры в то, что брат на самом деле решил впервые спокойно отсидеться, не было. Скорее это походило на глупые и невероятные мечтания. Внешнию тревогу подпоручик успешно скрывал, но сам внутри был весь как на иголках. И как только наступил вечер, он направился в новую квартиру. Их новую квартиру. И ни подводящая нога, которая так и норовила подвернуться, ни снег, который успели утоптать до льда, не помешали ему добраться в два раза быстрее, чем того можно было ожидать.
Павел мирно лежал на кровати и погружался в дрёму, когда услышал тихий стук в дверь. Мышцы напряглись, и он поднял голову.
— Кто? — торопиться вставать с кровати не имело смысла.
— Павел? Это я, Алексей. Открой, пожалуйста.
Неожиданно оказалось, что стоять перед запертой дверью и не иметь ключа, чтобы открыть, довольно… жалко. Как и просить её отворить.
Медленно и тщательно вымеряя каждое движение, Павел встал и отпер дверь. Оставил ключи и запирание Алексею и вернулся обратно в кровать. Лежать и безнадёжно подсчитывать секунды, когда вспыхнувшая от движений боль снова притаится и вытеснится на границы сознания.