Трудно представить себе человека, который получил бы власть с большим на то правом — при его решимости стерпеть все, отдать все, на все пойти, сделать невозможное. Даже поумнеть. Причем настолько, чтобы не позволить себе ни одного неверного шага.
Между первым и вторым турами Шурик, как называли его близкие друзья, а потом стали называть только недруги, парился в бане. Он всегда старался быть в хорошей физической форме.
— Ты что, гад, делаешь, — закричал он с полка приятелю, — ты ж меня комелем бьешь!
— Может, раз в жизни такая возможность, — пошутил тот, — звездануть от души президента.
— Тогда бей! Бей, сука, бей, бля, не жалея, бей, сколько надо! Потом я тебе верну...
глава 7
возвращение долга
То, что собака зарыта вовсе не в Дубинках и наехали на них не только из-за его самоуправства, Дудинскас подозревал с самого начала.
Виктор Евгеньевич, вполне довольный собой, сидел за столом в новом кабинете, достаточно просторном, чтобы проводить здесь любые совещания и худсоветы, хорошо обставленном и сверкающим свежим лаком нового паркета.
Незадолго до выборов они сняли в аренду трехэтажное здание бывшей городской типографии. Вернувшись из Голландии, где с дружеской подачи господина Доневера ему удалось по дешевке закупить полный комплект не нового, но вполне приличного оборудования какой-то обанкротившейся полиграфической фирмы, Дудинскас отпустил всех в отпуск и за лето (!), наняв строителей и монтажников, ухитрился все в этом здании перекроить, отремонтировать, установить весь этот «second hand», отладить его и запустить. Еще месяц ушел на разгон, и вот уже две недели, как все по-настоящему закрутилось.
Над головой грохотали полиграфические машины.
Кабинет расположен был прямо под печатным цехом, потолок слегка подрагивал, и даже покачивались белые шары модных светильников над головой. Такое очевидное неудобство удивляло посетителей, но Дудинскаса интерьер устраивал вполне. Гул над головой его радовал, если гул смолкал, значит, что-то случилось.
Случалось редко. С «демократией» в «Артефакте» было давно покончено, пора дискуссий и сомнений безвозвратно прошла. Дудинскас уже больше ни на кого не кричал, Гоша Станков пыхтел, как трактор, а Ольга Валентиновна осунулась, посерьезнела и перестала возмущенно взмахивать руками. Обретая второе дыхание, «Артефакт» разгонялся стремительно, как академическая байдарка со слаженной командой гребцов.
В общем подъеме сыграло свою роль и то, что Дудинскасу удалось отбиться с Дубинками.
Угробив полгода на обивание порогов и доказательства, что он не верблюд, разобравшись и с Цитрусовыми, и с новыми начальниками, как бы восстановив с ними свой былой «статус неприкасаемости», Дудинскас неожиданно завоевал и то, что раньше называлось поддержкой коллектива. По крайней мере тех в нем, на кого он и хотел опереться, кого ценил за преданность делу — будь то вахтер, печатник-пробист или технолог, контролер, водитель или секретарь Гоши Станкова девушка Светка (только так ее Дудинскас называл), пришедшая случайно, но прижившаяся и тоже ставшая незаменимой.
Поначалу-то его многие считали чокнутым. И хотя в Дубинки на субботники ездили все, с охотой, с пониманием, пожалуй, только женщины.
А Гоша Станков именовал Дубинки отдушиной.
— Чтобы не забуреть с этими «ценными» бумагами, такая «отдушина», конечно, необходима... Но вот однажды говорит:
— Ты не волнуйся. Уж в чем, в чем, а в том, что Дубинки нам нужны, я не сомневаюсь. Хотя бы как «рекламный шит». Уверен, что без деревни мы не имели бы не только половины заказов, но и лицензии.
Это вполне соответствовало действительности, так как симпатия, которую испытывали к этому «островку оптимизма» многие из государственных чиновников, вызывала их сочувствие ко всему «Артефакту». Во всяком случае, активно мешали Дудинскасу в основном те, кто никогда у него в деревне не был, а помогали те, кто хоть однажды побывал, а значит, проникся. Да и солидные заказчики ценных бумаг, посетив Дубинки, приобщались и, узнав, куда и на что идут деньги от их заказов, становились сговорчивее в цене.