Водители Дудинскаса, а их у него было почти три десятка, свозили из окрестных деревень горы хлама и старья. Титович, художник, распоряжался, а издательский люд — все эти компьютерщики, печатники, технологи, бухгалтеры и вахтеры, приказным порядком вывозимые из города, — до остервенения драили, чистили, подправляли, красили верстаки, маслобойки, сковородки, прялки, ухваты и ушаты, сани и телеги, превращая домашнюю и хозяйственную рухлядь в экспонаты.
Экспонаты были под рукой — на чердаках, в сараях, кладовках. Даже панскую карету, отреставрированную в столярке и сверкавшую теперь, ко всеобщему удовольствию, свежим лаком, те же водители выкрали темной воровской ночью из какого-то завалившегося колхозного сарая...
Впервые мысль собрать в округе весь этот «мусор», как-то его оформить и превратить в музейную начинку, пришла ему в голову недавно. На Рождество у него на даче заночевали немецкий посол в Республике Дитрих-Штраус с женой и каким-то приехавшим к нему погостить мексиканцем. Утром проснулись от грохота в дверь.
Вваливается конюх Васька, в зипуне, валенках, с кнутом, ушанка набекрень:
— Хозяин, гостей катать будем? — крякнул, опрокинув до краев наполненный стакан водки, занюхал рукавом. — Благодарствую.
Гости смотрели на него с неподдельным ужасом, но кататься на санях поехали.
Дитрих-Штраус потом отозвал Дудинскаса в сторону:
— Скажи, а сколько ты этому артисту платишь?
— Ваше превосходительство, ты небось считаешь, что и водка была ненастоящей?
Нет, про водку его превосходительство Дитрих-Штраус так не думал. Но все здесь для них — это театр, экзотика, музей.
Тут Виктора Евгеньевича осенило. Так пусть и будет живой музей...
Сегодня в Дубинках демонстрировали, как было объявлено, уклад провинциальной жизни середины прошлого века.
Ну а в каком веке здесь все до сих пор жили? Еще не разобравшись, что там теперь с царем... В этой дыре, хотя и в сорока километрах от двухмиллионного города. Пять лет назад, еще дачником, приехав сюда как-то зимой, Дудинскас был потрясен отсутствием следов на снегу. Всю зиму тут, оказывается, никто из дому не выходил. Даже коров поили, натопив снегу, тем более что и колодца ни одного на всю деревню не было: летом воду брали из реки.
Районные Цитрусовые от общей массы держались особняком. На холме у ветряка, куда все потянулись к началу торжества, когда городские артисты наладили концерт, они стали в сторонке, мрачно поглядывали издали и даже к столам с выпивкой не подошли. С ними известный, при всех властях признанный композитор Гарик Кученок, председатель Союза композиторов и, как только сегодня открылось, местный уроженец, потому и прибывший с районным начальством.
Кто-то из независимой прессы, ну конечно же молодой собкор московской «Новой газеты» Ванечка Старкевич (тот самый неформал и отрицатель Ванечка, который когда-то первым в притихшей у Восточного кладбища толпе закричал: «Вандея!»), естественно, полез к нему цепляться:
— А вы, — спрашивает, — что же не присоединяетесь?
— В этом фарсе я не участвую, — ответил Кученок, очевидно, раздосадованный, что у него на родине порядок стали наводить приезжие чужаки.
Федя Косой, председатель колхоза из-за реки, тут же композитора поддержал:
— Лучше бы больницу построили. Для людей. Так всегда здесь говорили и по любому поводу, как только кто-нибудь пробовал высунуться. Правда, больниц от этого что-то не прибавлялось.
Петр Мальцев, независимый издатель, услышал. И решительно направился от своего сверкающего «джипа» к районным начальникам, вызывающе вышагивая. Подошел причем со стаканом, хотя и непьющий, отчего они испуганно, как кони, шарахнулись. Но он Федю Косого, так ратующего за здоровье окрестных людей, не ударил, как Цитрусовые было подумали, и даже не оскорбил, а неожиданно поддержал.
— Это уж точно.
Потом констатировал с незлобной, скорее саркастической интонацией:
— В ваших условиях надо бы колодец вырыть. А не ставить какой-то идиотский ветряк.
За неделю до открытия Виктор Илларионович Столяр, молодой вице-премьер нового правительства, примчался в Дубинки на светло-бежевой, кофе с молоком, «вольво» с затемненными стеклами.
— Получил ваше как всегда изысканное приглашение, — Столяр начал в сложившейся у них возвышенно-шутливой манере. — Не без усилия, должен вам сказать, преодолел свой чиновно-бюрократический маразм, и вот он я — здесь.