Правда, на Вас-Васа Васькина сверху давили так сильно, что решение в пользу Дубинок на облисполкоме он мог провести только со второго захода. И то не без поддержки сверху, которую Дудинскас все-таки сумел обеспечить. Опять же благодаря Будаенко. Только познакомившись с Валентиной Макаровной и увидев всю историю ее глазами, то есть изнутри, Виктор Евгеньевич впервые почувствовал, что у него есть шансы отбиться. Что воодушевило его на отчаянный шаг.
Павлов Павловичей у нас хоть пруд пруди. Но когда Дудинскас решился пойти на прием к Павлу Павловичу, его никто не переспрашивал, кого он имеет в виду.
В огромной приемной, куда Виктор Евгеньевич попал, предварительно созвонившись и объяснив, кто он, после чего ему назначили время и заказали пропуск, который в бюро пропусков выписывали на компьютере, но листок обрывали по краям с помощью школьной линейки, было шумно и толпилось человек пятнадцать. Судя по виду и манерам, это были односельчане Павла Павловича.
Этих людей Виктор Евгеньевич хорошо помнил с детства. Они приезжали из дядькиной деревни, заполняли весь дом громким говором, грубыми шутками, запахом молозива и прелых кожухов. Дудинскас очень любил их в деревне, куда почти каждое лето приезжал на каникулы и где жили они просто и естественно, как вообще и полагается людям жить. Но в их городскую квартиру они не вписывались.
Еще недавно роскошная приемная, в которой он раньше не однажды испытывал замирание духа, как бурьяном заросла. Теперь она была похожа на бухгалтерию захолустного колхоза, где к концу дня, как в предбаннике, собрались бригадиры, дожидаясь, когда «сам» закончит дела. Виктору Евгеньевичу показалось, что он уловил даже чесночный запах домашней грудинки, обернутой в засаленную газету, и почувствовал дух бутылки, заткнутой из газеты же скрученной пробкой, отчего он даже поискал взглядом мутные, в жирных пятнах граненые стаканы...
Помощник Павла Павловича в третий раз поинтересовался у Дудинскаса, к кому он и зачем, в третий раз переспросил его фамилию, снова ее переврав. Виктор Евгеньевич вдруг решил, что, если всю эту толпу посетителей пропустят перед ним, он уйдет и никогда больше здесь не появится.
Но его запустили первым.
Павел Павлович лично восседал за огромным столом, широко расставив руки, торчавшие из коротких рукавов пиджака, и опершись ими о полированную поверхность. Обычно он не знал, куда их девать, что смешно выглядело по телевизору.
Это был крупный, стриженый «под бобра» и не вполне уклюжий, скорее, чемоданистый, даже сундуковатый человек, по виду типичный районщик — секретарь райкома партии, хозяин отдаленного района, настолько глухого и отдаленного, что принимать решения здесь можно было, ни с кем не советуясь. По лицу его блуждала чуть виноватая, даже трогательная улыбка, открывавшая поставленные граблями зубы.
Впрочем, увидев Виктора Евгеньевича, улыбаться он перестал. Их разговор оказался намного короче, чем можно было предположить.
Грубовато буркнув что-то в ответ на приветствие и не предложив присесть, он перебил Дудинскаса уже на третьей фразе, требовательным жестом забрал у него копию решения райисполкома, недоуменно уставился в нее, потом поднял голову:
— Что за чушь?! Чего это они на тебя так наехали? По чьей команде, ты хотя бы знаешь?
«Ваньку валяет, — со злостью подумал Дудинскас. — Сам небось команду и отдал, теперь строит из себя невинного дурня».
Не дождавшись ответа, Павел Павлович обрубил:
— Завтра буду. Надо на месте смотреть.
Такой поворот Виктора Евгеньевича вполне устраивал.
— Отлично. Давайте я вам дорогу нарисую...
— Знаю я дорогу...
Всем известно, какое огромное хозяйство успел прибрать к своим ручищам этот грубоватый, но невинный на вид, как медвежонок, бывший районный руководитель, заматеревший от масштаба. Как напористо взялся все перестраивать, ремонтировать, реорганизовывать — и городские офисы, и дома отдыха, и заповедники, и правительственные дачи, и типографии, и базы, и магазины, и рестораны, и казино, и лесопилки, и показательные колхозы... При этом он очень по-детски обижался на то, что щелкоперы в прессе не называли его иначе, как президентский завхоз. Какой он завхоз — третье, точнее, второе лицо в государстве! Десятки тысяч людей в подчинении, главные управления, управления, заводы и колхозы, турбазы и музеи...