Своими «телегами» Коля Слабостаров, полузащитник, навредил только себе.
Расходы-то на изготовление визы были вовсе не бюджетными. Деньги Ровченко брал из консульских сборов за рубежом. Брал с разрешения премьер-министра Капусты. Выручка от реализации виз пополняла казну. По самым скромным подсчетам, на тридцать миллионов долларов в первый же год, причем полученных извне, от иностранцев, а не от собственных граждан.
Сообразил Капуста и то, что валютный заработок «Артефакта», останется за рубежом, никак Дудинскаса не засветив. Ловкие ходы Михаил Францевич уважал, считать чужое не любил, а сложности жизни понимал. Как Дудинскас распорядится своим доходом — это его дело.
Виктор Евгеньевич и распорядился. Уже из аванса купил наконец эти злосчастные нумераторы, причем не какие-нибудь, а действительно дайзеровские, лучшие в мире, и приволок их из Германии точно к обещанному Ольге Валентиновне сроку.
Векторы интересов «Артефакта» и государства, таким образом, снова вполне сложились.
А вот Коля Слабостаров окончательно выпал из игры.
Какое-то время Капуста еще сомневался.
Но вот Дудинскас заявился со своим альбомом образцов, украшенным теперь еще и нарядной визой, и попросил... забрать его уникальное производство под государственную крышу.
— Сколько ты хочешь? — поинтересовался премьер-министр.
— Отдаю за так.
Капуста выслушал Виктора Евгеньевича как никогда внимательно.
Научившись производить ценные бумаги, что называется, на колене и даже неплохо зарабатывать на этом, Дудинскас, оказывается, уже расхотел вкладывать средства в собственное предприятие, в покупку дорогостоящего оборудования, хотя и понимал, что без этого «Артефакту» долго не продержаться. Время снимания сливок, когда платили исключительно за остроумие, уже проходило. Требовались капитальные затраты. Нужен был минимум миллион. Или они его вложат и захватят рынок, или будут перебиваться мелочевкой.
Но ему, как и Гоше Станкову, больше не хотелось играть в наперстки.
Деньги он всегда мечтал тратить на что угодно, на любые причуды, только не на эти мертвые станки.
К причудам он относил и свои любимые Дубинки, которые тоже требовали все больше энергии и средств.
Капуста воспринял все по-крестьянски просто. Он и сам ни в какой капитализм здесь не верил и ждал, когда пройдет приватизационная дурь. Он конечно же за частный сектор, инициативу и предприимчивость — такая мода. Но торопиться не стоит...
— Понимаю! — сказал он, — Ты хочешь делать бабки и красиво жить. Железки в собственность тебе не нужны. Еще раз полистав альбом с образцами, он спросил:
— Дензнаки печатать сможете? Дудинскас засмеялся:
— Детская задача! Если бы вы видели, как халтурно москвичи шлепают наши «огурчики»...
— Слушай, — сказал Капуста, — давай к чертовой бабушке закроем этот Спецзнак. А? Ничего, кроме как клянчить деньги и строчить «телеги», они все равно не умеют... А что? Будешь работать вместо них. Бензин наш — идеи ваши. Помещение предоставим на выбор, недостающее оборудование закупим и сдадим вам в аренду, заказы все твои. Пашите себе на здоровье, творите, зарабатывайте...
Тут же Капуста позвонил Лонгу и поручил подготовить проект постановления.
Виктор Евгеньевич растерялся. Казалось бы, это как раз то, за чем он пришел. Но не слишком ли сокрушительна победа? Не слишком ли много Капуста ему отваливает? О «крыше» для своего дела он действительно мечтал, но именно для своего. Он согласен был работать под Спецзнаком, рядом со Спецзнаком, вместе со Спецзнаком, но совсем не хотел это делать вместо него, что сразу превращало «Артефакт» в государственного монополиста, а его в государственного чиновника, обязанного обеспечить...
Нет, он хотел все-таки маленькое дело. Пусть маленькое, но свое. А ему предлагали отрасль. В отличие от Коли Слабостарова он понимал, что рано или поздно с него за это спросят. И деваться будет некуда.
Заметив его сомнения, Капуста проявил свою всем известную подвижность ума.
— А что у нас с этим... господином Доневером? — спросил Капуста.
Разумеется, господин Доневер пригласил на конгресс и Дудинскаса с супругой. Его — как «лучшего друга» и инициатора «совместного бизнеса», супругу — как «радушную хозяйку», оказавшую ему «столь восхитительный и незабываемый прием».