— Пойдем на станцию? — спросила Вела.
— А что делать? Пойдем.
Когда они подошли к станции, поезд только что отошел. Люди с поезда расходились в разные стороны, по домам, по перрону все еще расхаживал железнодорожник в красной фуражке. Женщины долго рассматривали деревянное здание, часы, водонапорную башню, прислушивались к каким-то мерным постукиваниям в аппаратной и растерянно поглядывали друг на друга. Войти в ожидальню или поскорее убираться отсюда, пока не прогнали? Не могли решить, что делать. В зале было пусто, был бы хоть кто-нибудь, тогда и им не так страшно притулиться где-нибудь в уголочке… А так боязно. Выгонят! Но и на улице не простоишь… Что делать? — молча спрашивали они одна другую.
— Войдем! — наконец решилась Вела, но скорее сказала это, чтоб самое себя подбодрить, чем приглашая Марелу ее последовать.
В маленькой комнате для ожидания было грязно, накурено, пахло потом и еще чем-то неопределенным. Но усталые женщины ничего этого не замечали, их радовало, что внутри тепло, не дует и есть деревянная скамейка. Только боялись, как бы их отсюда не выгнали снова на холодную улицу. Тогда придется всю ночь дрожать где-нибудь под забором…
Они притихли на скамейке, подложив узелки себе под спину, и задумались. Хотелось есть, но было боязно вытащить хлеб из сумок, не дай бог кто-нибудь войдет и наругает, что намусорили…
В ожидальню вошел носильщик, молодой мужчина в помятой пестрой куртке и замасленной фуражке набекрень с облепившейся кокардой, ударил ногой об ногу и уставился на женщин. Вздрогнув от испуга, они зашевелились, готовые тут же уйти, прихватив свои узелки.
— Вы куда? — спросил спокойно носильщик. — В Пловдив?
— В Пловдив, — ответила Вела, не долго думая.
— Скорый уже ушел, придется ждать до утра.
— Что поделаешь? Будем ждать, — тут же нашлась она.
— А вы по какому делу в Пловдив? К доктору?
— Да нет, по другому делу…
— Ага! — Носильщик помолчал. — Есть время… успеете…
Он снова топнул ногой, повернулся и вышел. Женщины облегченно вздохнули. Значит, ночь могут побыть здесь, в тепле.
На следующий день рано утром они снова были у околийского управления. Как и вчера, по двору сновали люди, занятые своим делом, и на них никто не обращал внимания. Когда солнце поднялось над городом, к ним подошел какой-то человек в штатском.
— Кого ждете? — спросил он слегка раздраженным тоном.
— Арестованные тут… В Пловдив их должны отвезти, к следователю, — ответила Вела.
— Кто такие? Откуда?
— Двое, которые из-за Ганчовского тут, только по наговору…
— А! Вчера вечером отвезли…
— Куда? — ахнула Вела.
— В Пловдив, — ответил сухо незнакомец и вошел во двор. Женщины как стояли, так и застыли, словно громом пораженные. А он прошел мимо полицейских, чистивших сапоги у колодца, и направился прямо в канцелярию. Должно быть, важная птица — все встали навытяжку, поедая его глазами.
23
Дней через десять арестованные вернулись в деревню. На допросе все выяснилось: люди видели, как Мангалов заходил к Ивану, после нападения на Ганчовского об этом стали говорить по селу, и слух дошел до раненого. Он и без того твердил, что все это подстроено людьми Ивана и Димо, но не имел на то никаких доказательств. Димо тоже сказал кому-то, что Диню обращался к нему за советом, что ему делать с землей. На следствии Ганчовский показал на Ивана и Димо, как на подстрекателей. Ему хотелось во что бы то ни стало воспользоваться случаем и засадить их в тюрьму. Ради этого он даже готов был простить Мангалову — был такой слух на селе. Нанял лучших пловдивских адвокатов, и те принялись за работу. Крутили-вертели, и так и этак, одно не могли выкроить: Мангалов никак не признавал, что Димо и Иван подговорили его убить Ганчовского. На допросе Иван и Димо рассказали все, как было; показания их совпали с показаниями Диню, и все выяснилось. Пришлось их освободить.
— Дай бог ему доброго здоровья, этот Мангалов хорошим человеком оказался! — радостно приговаривала старая. — А если б хоть словечко какое не так сказал, пропадать бы вам с вашей правдой…