— Так я схожу, покажу.
— Иди, иди, дочка! Домашней-то работе конца нет…
Тошка была сама не своя от радости. „Ну, отошла, видно! Оттаяла… А то раньше, как нахмурится, как надуется — смотреть страшно“. Но и теперь нет-нет и прозвучат в голосе сухие, даже как будто злые нотки, губы плотно поджаты, а глаза смотрят холодно и неприязненно. Особенно ее смущало, что старуха никогда прямо в глаза не глянет. „Что это она, со мной разговаривает, а сама все в землю смотрит? — спрашивала себя Тошка. — А стоит мне отвести взгляд, так и зыркнет“. Несколько раз Тошка замечала на себе ее злобный, мрачный взгляд. Первый раз в стекле открытого окна, а второй — в зеркальце. Но стоило Тошке к ней повернуться, как старуха тут же прятала глаза и смущенно поправляла головной платок. „Да пусть смотрит, как хочет, — успокаивала себя Тошка. — Только бы душу не вынимала…“
Однажды, прибираясь в доме, Тошка вытащила сундучок с книгами Минчо и поставила во дворе под навес. Иван проходил к сеновалу за сеном, увидел сундучок, оставил корзину и начал с любопытством разглядывать пыльные книги. Их было немного, не больше трех десятков. На первой странице каждой книги Минчо написал свое имя. Иван смотрел на мелкий, но четкий почерк брата, и вдруг ему стало грустно. Вот по этим книгам учился брат, из них черпал свои знания, так что любого ученого мог за пояс заткнуть. Сколько же всего было заключено в этих книгах, какие премудрости скрывал в себе этот маленький, неказистый сундучок… И как это Иван до сих пор о нем не вспомнил, да ведь ему надо все перечитать, от корки до корки… Больше всего было брошюр, но попадались и толстые книги. Сколько раз Минчо ему их в руки совал, читать заставлял! И вот теперь только, когда Минчо нет на свете, у Ивана проснулось любопытство. Он был уверен, что если прочтет все братовы книги, особенно вот эти, которые потолще, он наберется знаний, которыми Минчо сражал, и не только своих, но и чужих. Иван выбрал самую увесистую книгу и закрылся в хлеву. Но еще на первой странице почувствовал, что его клонит ко сну. Он не нашел в ней ничего интересного, там говорилось о каких-то экономических силах, но что это за силы, Иван так и не понял. Он перелистал еще десять страниц в надежде отыскать чего-нибудь поинтереснее, прочитал одно место, перешел на другое, но нигде не мог найти ключа к знаниям Минчо. Взялся за другие, тоже толстые книги, но и там то же самое. Да и в брошюрах та же скука и сухота. Было еще три-четыре книжки рассказов. Один из них показался ему интересным, но дался он ему нелегко. Читал-то Иван почти по складам, совсем отвык, да и мысли-то и дело уходили в сторону, все перескакивали на улицу, в кофейню. Вместо страниц книги он видел людей, посиделки, деревенские толоки. Но все же книжки с рассказами он отложил. Когда будет свободное время, начнет снова.
— Сестра, — сказал он Тошке, — смотри, как бы Пете не порвал.
Тошка радостно кивнула. За все это время Иван впервые к ней так обратился. И когда он направился на гумно, она долго рассматривала книжки, листая страницы. И крупные, теплые слезы закапали из глаз… Вот имя Минчо, написанное его рукой, ясные четкие буквы… Как ей захотелось прочитать все это, все, что читал ее Минчо. Но где взять время? Да и что скажет свекровь, когда увидит ее с книгой в руках?
25
Иван чихнул, закашлялся, ахнул от боли. Голову раскалывало, плечи словно свинцом налились. Старая засуетилась около сына.
— Может, заварить липового цвету, а, сынок? — спросила она, тревожно всматриваясь ему в лицо.
— Хорошо, завари.
— Или, может, горчичники поставить?
— Что я, ребенок? И так пройдет…
— Ну, выпей тогда чашку вина с черным перцем. В прежние времена мы так лечились.
Иван молчал. Старая смотрела на него с тревогой.
— Вина, пожалуй, дай, — усмехнулся он краешком губ.
— Вот увидишь! Как рукой снимет всю твою хворь, нутро прогреет.
Старуха встала и быстро спустилась в подполье. Налила вина, отпила немного, облизала губы и задумалась. Потом долила чашку. „А есть у нас черный перец?“ — подумала она, и вдруг перед глазами у нее встал узелочек с семенами дурмана, спрятанный на дне сундука. Она вздрогнула. Страх ли это был или, может, радость, она и сама не могла понять… Да ведь в вино и дурману можно подсыпать?!.. Совсем немного! Чуть ошибешься и… Старая снова вздрогнула. Как же она может ошибиться, ведь это для сына вино-то, а вот если для нее… Вот как она отделается от нее, вот как все устроит… И имущество спасет!.. И как это она до сих пор не додумалась? О чем думала? Куда смотрела? Руки у старухи задрожали, несколько капель вина пролилось на земляной пол… Теперь все ей виделось так просто и ясно. Никто ни о чем не подумает, никому и в голову не придет. Да и кому может прийти на ум такое? Вдовая, скажут, была, невмоготу ей стало, вот и… Старуха пришла в себя. „Нет, нет, лучше не так. Пусть другое подумают. Просто была жива-здорова, и вдруг судороги схватили, и как была на ногах, так сразу и кончилась… Вот как надо… Мало ли как люди умирают… Ходил жив-здоров, а потом — раз и кончено. Да и теперь все разговоры о неладах у них в доме затихли, люди думают, все уладилось… вот и пусть.“