Тошка медленно обшаривала кругом глазами, будто спустилась сюда впервые. Да, пожалуй, оно и так. Всегда, когда приходилось ей со старухой вместе спускатся в ее берлогу, та зорко следила за невесткой и не давала глазеть по сторонам. Поставь на место, что надо, и выметайся. А вот и бочонок. Какой маленький! Под краником на полу — глиняная миска. На донышке поблескивало несколько капелек вина, красного, как кровь. Тошка повернула краник, и в миску потекла тонкая неровная струйка: вина оставалось только на самом донышке. Наполнив миску, Тошка отпила немного, чтобы попробовать и не расплескать, поднимаясь по лесенке.
Войдя в кухню, она обернулась, чтобы поставить миску на деревянный топчан и пойти спросить, где черный перец, как вдруг заметила в дверях свекровь:
— Ну вот! — сказала та довольным тоном. — Выпей сейчас… сама увидишь, как сразу полегчает… вино силу дает…
— А перец у нас есть? — спросила Тошка с легкой улыбкой. Старая поняла смысл ее растерянности и с легким укором заметила: — Ничего, ничего, не стесняйся! Для здоровья можно и две чашки выпить… Ах ты, постой-ка, черный перец забыли… Иди принеси, в шкафчике там, в бумажку завернут… осталось немного, когда Иван пил вино с перцем…
Тошка пошла и снова усмехнулась: чуть было целую миску вина не выпила, стыд какой!.. Да еще на глазах у свекрови!
Когда она вышла из комнаты, старуха быстро вынула из-за пазухи флакончик с густой жидкостью и вылила ее в миску. Послышалось легкое бульканье, как последний хрип умирающего. Кончено! Руки у нее так и ходили ходуном, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, глаза виновато бегали по сторонам. Старуху шатало: она только одного боялась — как бы не было все напрасно. А ведь должно свершиться задуманное, должно во что бы то ни стало, а там будь что будет… один конец. Вот если придется ждать еще хотя бы день, старая не выдержит, с ума, наверно, сойдет от напряжения, от страха, или сердце разорвется… Понюхав пустой пузырек, она быстро сунула его за пазуху и направилась к двери. Но на пороге уже стояла Тошка. Сердце у старухи екнуло, как будто ее застали на месте преступления.
— Мама, это, да? — протянула Тошка свернутый пакетик.
— Да.
Старая хотела еще что-то добавить, но язык словно отнялся. Впервые за все это время, с тех пор как в голове ее созрел план убийства, она испугалась. Но всего на одно мгновение. Просто Тошка так неожиданно выросла перед ней…
Она прошла в комнату, взяла в руки прялку, снова уселась на обычном месте у окна и затаила дыхание. Сердце все еще колотилось. Удары его, словно молоточками, отдавались в висках. „Господи, помоги!“ — страстно и истово осенила она себя широким крестным знамением. По коже поползли мурашки. Ее била дрожь: не то от холода, не то от страха. „Только бы забрало… Только бы свалило ее, окаянную… Только бы не промахнуться…“ — шептала она, вперив лихорадочно блестевшие глаза в окошко. Почему-то ей казалось, что сейчас невестка выскочит из кухни во двор, поднимет крик. От дурмана иногда люди с ума сходят, а не умирают. В детстве, как она помнит, они гонялись друг за дружкой по улице и орали во все горло:
Старуха до боли стиснула ладони. „Ох, не дай бог, верно, спятит! Выбежит на улицу, заорет, люди сбегутся — что тогда…?!“
Она снова прильнула к стеклу: ей послышался какой-то крик из кухни. Или только так, почудилось? „Пойти посмотреть, а?“ — подумала, но потом отрицательно покачала головой. Страшно. А вдруг она обо всем догадалась да набросится на нее душить? „Нет, подожду пока! — успокаивала она сама себя, — там видно будет…“ Она вертелась на месте, глаза бегали с одного предмета на другой, как у безумной. „Может, лучше из дома уйти? К сестре a? Нет, так будет хуже. Отравила невестку, скажут, а сама бежать… Нет, нет, лучше дома сидеть, а когда все кончится, вот тогда можно поднять шум, людей созвать, будет волосы на себе рвать, причитать, убиваться, чтобы вся деревня сбежалась!.. Сколько времени прошло, а? Только не вернулись бы Иван с Пете… Нет, рано еще им возвращаться, до обеда еще далеко, а они там пообедают…“