Лишь Девриен всё никак не мог справиться с лёгкой внутренней тревогой, да Макс был менее разговорчивым, чем обычно. И если ситуация Максвелла понятна и ясна, то своих переживаний Девриен объяснить не мог: Берро ясно дал понять, что ни одному Потерянному скрыться не удалось, потому как они сами лезли на клинки, будто умалишённые; Бурому и Локу выжить в той битве, судя по рассказам Мирабель, также не удалось, а смерть Фёрта он видел собственными глазами. Но откуда же тогда чувство опасности и тревоги, необъяснимое чувство настороженности и желание прислушиваться к каждому проходящему мимо человеку? Капитан Огюст пытался заглушить эти тревоги, отвлечься как и все остальные и наслаждаться тёплым солнцем, чудесным приёмом жителей и светлыми, залитыми солнцем улицами родного города.
Но внутреннее чутье не отпускало. Дискомфорт, который словно чесотка не давал покоя, со временем только усиливался. Вот уже и смеркалось, чистое небо залилось персиково-розовым светом заходящего солнца, а капитана буквально охватывала лёгкая паника. Он не мог смириться с тем, что всё закончено, его главные враги канули в лету, а сам он в кругу друзей. В безопасности.
На следующее утро был повторно объявлен торжественный вечер в честь героев этого города. Людей, что не побоялись потерять жизнь в битве с врагом, который превосходил и количеством, и силой. На торжество зазывались все горожане, но на этот раз их поведение должно было быть скромнее, а сами они должны были быть одеты в простую, неброскую одежду. Всё ради предосторожности.
В богато украшенном Замке Королевской крови шли полным ходом последние приготовления. Чарующий запах яств со всех материков скапливался в Зале Приёма, мерно растекаясь по всем остальным Залам. Настроение слуг и придворных рабочих было таким же необычайно высоким, как и у остальных граждан, хоть им и предстояла достаточно трудная и изнурительная работа, которая, как им казалось, несомненно того стоила. Ведь таких событий может больше и не выдаться на их веку.
Придворные украшали Залы золотыми лентами и свежими цветами, литрами распрыскивали благовония и приятнейшие духи, натирали до блеска полы и лестницы. Замок сиял и благоухал, как и положено королевской резиденции. После торжественного ужина наедине с королем, всей свите предстояло выйти в свет к простым людям, чтобы поделиться радостью и переполнявшей их гордостью за собственные поступки. Они освободили материк! Убрали с глаз долой угрозу, которая вот уже пять сотен лет тихо, а иногда и не очень, терроризировала население не только этих мест, но и соседних материков. Невидимой рукой она отравляла жизнь королевских семей, которым приходилось жить в постоянном напряжении и страхе за своих детей и жён.
В праздничный вечер толпа людей уже плавно расходилась по Центральной площади, ещё до того, как появилась свита героев. Они спокойно и весело обсуждали жизнь, встречали воинов, которым выпала честь присутствовать при таком грандиозном событии и биться плечом к плечу с этими удивительными людьми. Расспрашивали их о битве, об их чувствах в эти волнительные моменты, о трудностях дороги. Провожали их к семьям, радовались за слезы счастья, вместе с ними переживали воссоединение.
Как только герои Зарема появились на площади, они вызвали небывалый фурор среди местных жителей. Громкие, несмолкаемые аплодисменты и свист тянулись до тех пор, пока отряд Девриена вместе с капитаном Берро не скрылись за тяжёлыми вратами Замка.
Народ пил и веселился, но поведения, подобного тому, что было в прошлый раз, они не допускали – уж слишком силён был стыд и горечь воспоминаний, которые даже сейчас слегка сковывали их движения. Даже если бы они хотели побыть оторвами в этот момент, то мысленно один за другим запреты бы появлялись перед их глазами, и сумасбродные идеи уходили бы сами собой.
– Ну-с, капитан Огюст. Поздравляю! Во истину, поздравляю Вас, Уилема Берро, госпожу Мирабель Блоссом...
– Торлийскую. – аккуратно поправила короля девушка.
– Конечно-конечно, Торлийскую! Лейтенанта Серума Зекса и наш почётный Светлый Ум, Максвелла Тотмена, с грандиозной победой! До боли в сердце жаль Роксуэлла. И я говорю честно. Какими бы ни были наши отношения тогда, я признаю, что мой горем убитый ум поступил неблагородно и подло. Если вы позволите и примите мои извинения, то они будут сказаны перед всем городом. А пока – Максвелл, примите мои чистосердечные извинения за все плохие слова и вещи, что вам пришлось перенести по моей вине. – король Шерридан, положа руку на сердце, смотрел Максу прямо в глаза.