Лок шёл по туннелям этого пристанища Бога и не мог нарадоваться тому, как же хорошо сохранился храм. Он не мог и представить, что спустя пять сотен лет он всё также сможет пройтись по каменному полу и рассмотреть каждую картинку, каждый сюжет из жизни простых людей. Нежно поглаживая влажные холодные стены, он видел как наяву момент закладки именно этого куска камня; воображал себя мастера, что чётко выводил слегка измазанной в краске рукой штрих за штрихом. Аккуратно ступал по коридору и среди бегающих теней ему казалось, что вот-вот отворится узкая дверца и степенный ученик священника покинет свою келью, облачённый в длинный жёлтый балахон, стянутый на поясе отороченным бархатом ремнем. Давно павшие и рассыпавшиеся в прах тела задумчивых блаженных священников словно живые бродили перед его глазами и всё тараторили свои хвалебные молитвы Создателю.
Медленно, но верно он приблизился к последней комнате этого необычайного храма, что располагалась на самом нижнем уровне. Зал Пустоты представлял собой круглую комнату с витражными окнами, которые в данный момент все до единого были разбиты и поедены извечной сыростью и гнетущей своим разнообразием массой различных насекомых. Посреди комнаты на каменном пьедестале, раскинув руки, стояла статуя, олицетворяющая божественное начало. Только самые старые и доверенные служители могли спускаться в этот зал – остальные довольствовались службами в храме-прикрытии, что располагался над землёй.
Пять сотен лет назад вокруг статуи десятками и сотнями горели свечи и лампадки, нескончаемое количество ароматических палочек, курящихся лёгким дымком, уносящимся прямо в глубины пещеры, сменялись тошнотворного вида масками древних демонов и чудовищ – считалось, что Создатель должен лицезреть того, чьё появление на земле он должен предотвратить.
Теперь же вокруг главной статути расположилось двенадцать стеклянных колб. Пугающие, заточённые тела окаменевших и почерневших от старости людей всё ещё горели блеклым алым светом, а из глаз и рта, от которых остались лишь пустые дыры, источался ещё и непонятный красновато-чёрный дымок. Все ниши и небольшие каменные столики были заставлены большими бутылями, до краёв заполненными различными жидкостями всевозможных цветов. Самая хитрая химическая посуда, включавшая в себя и образцы, которые использовали сотни лет назад, теснилась на специально отведённых столах. В чёрную непроглядную пустоту гулкой пещеры под храмом светили несколько ярких фонарей, освещавших и Зал Пустоты, и часть сумрака под ней.
Локу невероятно повезло, что храм ушёл ровно под землю, не встретив на пути препятствий, которые могли накренить или разрушить его. Верхушка храма ушла под землю на добрых несколько десятков метров, но Зал Пустоты и практически все коридоры остались целыми и невредимыми.
Он с любовью прошёлся пальцами по грубо обтёсанным каменным столам, по пыльным склянкам. Затем поднёс руку к одной из стеклянных колб с нетераком внутри и отпрянул назад. Боль в груди сковала всё его тело, он свалился на обжигающе холодный пол и стал задыхаться. Нечеловеческие хрипы, доносящиеся из впалой иссушенной груди, громким эхо отдавались среди необъятной пещеры. Рот кривился от тупой боли, пуская слюни на распахнутый чёрный халат. Дрожащими руками он с большим трудом вытянул небольшую флягу из внутреннего кармана и уронил её на пол. Глазами, слезящимися от внутренних страданий, он впился в полый кусок металла с так необходимой ему эссенцией жизни. Кое-как дотянувшись непослушными пальцами до фляги, он поднес её к лицу и зубами, заходившимися в безудержной тряске, вытянул пробку и сразу после этого выпил до дна содержимое.
Сердцебиение выровнялось, пульс успокоился, зубы перестали стучать. Лок, лёжа на полу, вспомнил тот день, когда он нашёл практически в таком же состоянии тело Фёрта. Его, полуживого, вытащили на одном из торговых судов прямиком на Третий и готовились умертвить как военнопленного, но Лок изменил его судьбу. Выкрав тело, которое он планировал использовать в опытах, он выходил Лживого и подсадил на свеже изобретённый наркотик, дарующий силы и выносливость вкупе с агрессией и неуправляемостью. Фёрт был первым, кто попробовал на себе пробные варианты Дурмана, повредившие сосуды не только в носу и глазах, но и практически во всём теле. Получи он серьёзное увечье – он бы истёк кровью очень и очень быстро.