– Если я ещё хоть раз увижу этот глаз, то меня точно вывернет наизнанку…
Лавка была не слишком большая, однако располагалась в хорошем районе на Ученом холме и находилась в прекрасном состоянии: полы выкрашены, стены в дорогих обоях, тут и там переходящих в деревянные вставки в углах, на потолке элегантный канделябр и перекрытия, сделанные из всё той же стальнины. Перед входом красовалась отлично сделанная мастером, что жил неподалеку, табличка из какого-то экзотического дерева с труднопроизносимым названием вроде «амильскраптия» или «алимпракстия». Тьфу ты. На табличке надпись: «Аптечная лавка доктора Максимильена Домтена. Врачевание, лекарства, шаманские практики. Открыто!». На обороте этой же таблички другая надпись: «Аптека. Стучитесь, возможно, открыто.» Надпись на обороте яркая, будто только что сделана, на лицевой стороне она более блеклая, выгоревшая на солнце.
Макс отошёл от столика-кассы и грузно плюхнулся в кресло, что стояло в комнате слева от входа. Уютная комнатка, пара подсвечников освещали небольшой столик на широкой «ноге», пару мягких кресел, набитых войлоком и небольшую кухню, на которой в перерывах между приготовлением мазей, микстур и разного рода других лекарств готовилась еда. На столике тарелка с кусочком жаренного мяса на кости и парой ломтиков хлеба, густо намазанного каким-то соусом. Максу недавно стукнуло 53, таким ужином он мог с легкостью устроить себе изжогу и мучиться до самого утра, но мясо уже обветрилось, а соус на хлебе покрылся засохшей корочкой – еда простояла на столе несколько дней. Гадость.
Доктор Домтен сидел в кресле, закрыв глаза и думая о том, как же ему плохо. Лысеющий, с развитым ревматизмом, ожирением и больными ногами, он прибегал в эту комнату каждый раз, когда больше не мог стоять за прилавком и плюхался в старое кресло, в надежде подняться с него в тот момент, когда придет очередной посетитель. В кителе врача, в паре мест прожженном агрессивными химикатами, он не раз падал на колени во время сложной операции, обессиленно и превозмогая боль с трудом удерживался от того, чтобы не пасть ниц перед бессознательным телом.
Не открывая глаз он вытащил из небольшого кармашка на кителе флакончик из красного стекла с шлифованной пробкой. В флакончике находился мелкий черный порошок, слегка отливающий на солнце металлическим блеском. Немного поколебавшись, он поднес его к носу, закрыл одну ноздрю и быстро втянул весь порошок, затем шумно выдохнул. Зубы его застучали, по телу побежала дрожь, глаза с силой зажмурены и тут комната озарилась блеклым красным светом. Еле-еле видным. Это горело тело Максимильена Домтена, горело так, как горело бы, будь он заражен «ядом тысячелетий», болезнью, погубившей материк. Спустя минуту тело доктора обмякло и признаков жизни оно больше не подавало.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
«Чёрт, я любил этого парня. Он был одной ногой в могиле, зато какой человек! Хе-хе, выбрал легкий путь, но жестокий! Вдохнуть так много за один раз... Ох, точно, надо же хоть кому-то сказать о том, что он больше не жилец. Стража будет в восторге, ведь это уже далеко не первый раз когда кто-то пал жертвой Дурмана... Чёрт возьми, ну и название.»
Вдох.
Выдох.
Вдооооох.
Как в тумане Девриен Огюст, начальник Серых Лиц и капитан стражи Зарема, подорвался посреди ночи и тяжело задышал, сидя в собственной кровати. Дрянь.
– Максимильен Домтен погиб. Погиб от этой отравы, наверняка поддельной, вдохнув в придачу целый флакон. – капитан Огюст потупился в прикрытое полупрозрачной шторой окно и лишь устало вздохнул. – Если хоть кто-то узнает о том, что я слышу голос этого духа и именно дух подсказывает мне обо всех смертях... Меня сочтут сумасшедшим.
«Огюст, я всё слышу!»
– Я знаю и только могу надеяться, что тебе обидно.
«Хей, Деви, не серчай. Ты же знаешь, что если бы не я…»