Но старик уже ловко переворачивал на большой сковородке куски рыбы, поглядывая на вертолетчиков в ожидании свежих камчатских новостей, чтобы назавтра же развезти их по «таежному народу».
Терентий хотел было тут же вызвать Нилыча на двор, чтоб, не откладывая, сказать о случившемся с ним, но что-то останавливало. Первоначальная решимость пропала. «Что подумает? А вдруг скажет остальным или начнет срамить при народе?.. Нет. Надо уловить момент, когда окажемся с ним один на один». Решив так, Терентий успокоился и присоединился к общей трапезе. Северьян потчевал вертолетчиков красной икрой и чавычей. Командир Володя Голубев, черпнув из таза кружку икры, смачно испивал ее, закусывая свежеиспеченным хлебом. Он был главным балагуром. Витя Бузина, бортмеханик, все больше помалкивал, лишь от случая к случаю кивал, а иногда понимающе добродушно усмехался и вставлял одно-два словца «для оживляжу». Радист Устин спешно закусил и, захватив Северьяновы марек и ружье, ушел в ночь, сказав, чтоб ждали его утром.
— Приезжала в Петропавловск на днях столичная комиссия… — заметил Голубев.
— Так-так-так… — Северьян выполз из дальнего угла палатки, куда он только что спрятался. — Чего ж они, Вавачка, приезжали?
— Комиссия на самом верхнем уровне. Слухи пошли — будет она урезать камчатцам дальневосточный коэффициент, мол, изрядно хорошо мы живем — рыбы много, ягод завались, икра есть и вообще жизнь не хуже, чем в Европе. Возили мы эту комиссию в Мильково, в Ганалы, на горячие источники и в долину гейзеров, и кто-то из комиссии еще пуще подкрепил «мнение». «А вам, — говорит, — и Сандуны не нужны, и красоты такой природной мы не видывали».
А деньки, скажу я вам, выдались! Солнце и жар не хуже южных. Вот комиссия, глядя на нашу чудную жизнь, об ней, об жизни и выводы для высшего начальства подготовила — слишком вольготная…
— Сандуны? Что это Сандуны? — спросил Северьян.
— Баня в Москве, с бассейном и массажем… Да… И только им всем в Москву на другой день лететь, как ночью Камчатку-то нашу и затрясло. Тряска для Петропавловска — рядовая, баллов не больше трех… Но на того самого, что о Сандунах говорил, ночью с потолка люстра обвалилась, да так дала, что мозги тут же у него в обратном направлении заработали: оставить коэффициент и убираться отсюда подобру-поздорову. В этой мысли их и погода укрепила: на другой день с Тихого дунуло — ливня с мокрым снегом нанесло… Они два дня из порта — в гостиницу, из гостиницы — в порт, все улететь не могли…
— Так-так-так-так… Значит, по-прежнему живем, землетрясенье спасло… Тут уж не без него обошлось, — Северьян многозначительно поднял палец вверх. — Хотя теперь-то наши края балуют, а без того невозможно, потому — народ сбежит, они, наверху, понимают…
Терентий закемарил. Сквозь дрему до него долетали отдельные обрывки рассказов, хохот, какой-то шум…
И все же он уловил во всем гомоне ее имя. Говорил как будто Виктор Бузина:
— Забрали у Майи несколько бочонков с икрой, копченого и вяленого балыка, солонины. Чуть не целую загрузку вертолета сделали у нее… Отвезли в колхоз…
— Она что, опять на договоре нынче? — услышал Терентий Северьянов голос. — В прошлом году она с Маринкой из Паланы на пару работала. Что-то разругались… Маринка ушлая баба, говорили, будто на себя почти весь пай записала. Майке — нечего и получать. Нынче рыба идет хорошо… Я-то, дурак, зря с геологами связался, надо бы и мне на промысел… Кто знал, год на год не приходится. И здесь полегче, все больше ногами работаешь…
— И задом в седле, — подколола Саня-лаборантка, — вон твой напарник так уморился, что спит без задних ног…
— Тереша целый день в пути, Ирка-то тоже, смотри, давно дрыхнет… — кивнул он в угол. — Их дело молодое. Это у нас бессонница…
— Северьян, кто такая эта Майя?
— Хорошая девушка…
— А я разве плохая? Чего она одна по тайге шастает?
— В добытчицах. Четвертый год промышляет.
— А лет сколько ей?
— Марина говорила, не больше двадцати… Не из наших. С Севера откуда-то приехала, вроде с Анадыря иль с Тикси. Зимой-то ее в Палане нет. И видел я ее раз всего-то… Но хороша… Мать вроде русская, учительница. Отец — из здешних: то ли коряк, то ли чуванец. На зиму она к деду в тундру ездит…
— Чего это тебя, старик, замкнуло, — услышал Терентий голос Володи Голубева, — на этой Майке, ловит она рыбу и ловит, и черт с ней… Грубая девка…