Первое, что он почувствовал, — сильнейший голод. Он отвязал рюкзак и, пошатываясь, встал на ноги, они дрожали от слабости. К горлу подкатил комок. Он подавил его смехом, но от скал понесся такой гулкий и неприятный звук, что ему стало жутко, но щекам сами собой покатились слезы.
— Ну, будет тебе, все хороню… — сказал он себе, — будет тебе…
На противоположном берегу, на скале он увидел фигуру Родьки.
— Жди-и-и, — кричал Родька. — Пойду искать переправу, плавать не умею, — донесся его голос.
Терентий в знак согласия помотал головой, кричать он не мог. Затем он разложил костер. Топливо было под рукой, наносные сучья да трава. Костер быстро принялся. Терентий переоделся в сухое белье — содержимое рюкзака, обернутое в пленочные мешки, стянутые резинкой, не промокло. Действовал он без суеты, привычно и размеренно.
Смеркалось. С реки потянуло холодным вечерним туманом. Водопад гремел совсем рядом.
Тепло горячего чая расслабило его. Он не спеша выкурил сигарету, разложил под скалой спальник, забрался в него и сразу уснул.
Давно она не просыпалась в таком хорошем настроении. На душе у нее было легко.
— Тереш, ты встал? Не прячься, я слышу, что ты здесь. Иди ко мне…
Никто не отозвался.
Она беспокойно вскочила с постели. Рюкзака не было. В комнате было пусто, только отворенная дверь раскачивалась от сквозняка. На столе лежала записка. Прочитав ее, Майя бросилась в постель, заскулила, теребя подушку.
— Дурак… На Шумак… Пропадет, — затряслась она.
Потом схватила ружье, побросала в заплечник все, что, попалось под руку, и бросилась вон из хаты.
Она не замечала ни мужиков, ни баб из соседних домов, ни лесорубов, работавших за выгоном на окаривании сосны, уставившихся ка нее, опустивши топоры и крючья.
Она бежала и видела впереди только дорогу, кусала сухие губы, и слезы слепили ей глаза.
Просека оборвалась.
Майка устало присела на землю. Сердце колотилось в груди, руки тряслись, по ногам потекла тяжкая теплота усталости, мышцы оцепенели, и не могла она больше бежать.
Рассеянно оглядевшись вокруг, только теперь она стала различать деревья, скалы, увидела шлемы гор, обступивших долину, услышала журчанье ручья.
Подойдя к воде, опустила лицо в холодные струи и жадно стала пить. Сколько же часов она бежала?
«Может быть, он пошел в другую сторону? — спохватилась она в страхе. Поднялась к дороге. — Нет. На просеке следы его сапог», — рассудила она и успокоилась.
Было далеко за полдень. Горы дышали, от белков лениво поднимались клочки пара, сливаясь над черным хребтом в белое легкое облако. По кедрам сновали бурундуки, отстукивал дробь дятел, перелетали с дерева на дерево клесты и кедровки. Стебли ярких оранжевых саранок и больших горных колокольчиков оплетали ноги.
Просека кончилась. Дальше шла целина тайги: белые перевалы и темный густой лес с холодными реками и ручьями, берущими начало в многочисленных снежинках и ледниках. Майя, размякнув от усталости, привалилась к валуну и заплакала.
Горы на горизонте тускнели в лиловой хмари. Показалось ей, что виднеется вдали в горном распадке дым. Вскочив, она пристально всмотрелась.
«Показалось…» — вздохнула она и, закинув за спину ружье, побрела по тропе, что вела вдоль реки.
«Надо идти до ночи, иначе за ним не угонишься, — думала она. — К тому же другой дороги к Шумаку и нет; только бы он не сошел с нее!» С каждым шагом она ступала все быстрее, постепенно перейдя снова на бег. И бежала, не обращая внимания на колодины и жесткие елозистые кусты, среди безмолвного темного леса.
Ночь подкрадывалась густыми черными тенями горных хребтов. Тропа то терялась, то будто оживала, хватая невидимыми руками кустов. Майя остановилась.
На бегу она не чувствовала страха перед угрюмым лесом, перед грозно рокотавшей внизу рекой. Но теперь стало страшно, она боялась пропасть, оставить сыновей и любимого одних… Костер согрел, отогнал страх. Майя поела, и сон сморил быстро и неожиданно.
«Я пойду с ним, больше ни за что ни оставлю…» — засыпая, подумала она. Утром они встретились.
Часть третья