Вытащив Сухаря, он, не глядя на него, так же машинально накинул на топорище веревку и затянул петлю, спустил топор в глубину и как кошкой несколько минут шкарил им по дну золотого колодца. Зацепив за лямку мешка, он осторожно вытянул и его. Наконец обернулся к Сухарю. Тот сидел на камне, стучал зубами, потерянно глядя перед собою, еще не очухавшись от пережитого потрясения… С него обильно стекала вода. Терентий молча распаковал его сидор, вытащил оттуда свои вещи, часть все же положил назад; из рудного мешочка извлек один лишь слиток золота, похожий по форме то ли на летучую мышь, то ли на какую-то неведомую птицу, остальное сунул назад. Упаковав его и натянув на плечи Сухарю, он все так же молча встряхнул и поставил Сухаря на ноги, оттолкнул от себя и резко пнул сапогом в направлении тропы.
— Чтоб глаза мои тебя не видали, я за себя не ручаюсь… — прошептал он, но Сухарь услышал это напутствие, обернулся, и Терентия поразил злобный, алчный блеск его дремучих, казалось, мертвых глаз… Еще он заметил или показалось, как резким движеньем руки Сухарь перекрестился и губы его что-то зашептали. «О, черт возьми, до чего ж изменчив человек, — думал он, следя за удалявшейся спиной Сухаря. — И он, этот черный паук, еще и верует, возможно ли такое? Этот паук, который с таким трудом отпустил клешню от мешка с золотом там, на дне. И ни чуточки благодарности за спасенье, одна алчная злоба. И он еще крестится — это непостижимо…»
Терентий подбросил в костерок сухих веток, согрел чаю, пополдничал и стал собираться в путь. Перед выходом в дорогу он еще раз глянул, словно не веря своим глазам и самому себе, в глубину золотой чаши, не веря, что видит там внизу деминское золото. Перевел взгляд на кварцевые и мраморные долгие уступы и ступеньки реки, прорезавшей в горе глубокий извилистый каньон, сплошь укрытый исполинскими кедрами и соснами. Ему стало вдруг тошно. Может, и зря все это было, может, и не стоило столько рисковать собою, Майей и Родькой ради этого? Сколько же людей погибло в поисках его!
Еще раз глянув под обрыв, он передернул плечами от мысли, что мог бы по воле Сухаря еще не один раз, рискуя жизнью, нырять в этот ледяной колодец, чтоб добыть золото — единственное пока оправдание побега, единственное доказательство того, что не взял он эти проклятые камчатские тыщи. «И все ж надо было его найти, — думал Терентий. — Только он снимет с совести неверие даже близких людей. Что ж, Демин когда-то выкупил им свободу, я очищу совесть…»
В тот день он попал под ливень и не остановился, чтоб просушиться, а ночью впервые проснулся от нестерпимой сводящей боли в икрах и пальцах ног. Поторопился, боялся большого снега и до самого вечера так и шагал по холодному промозглому ветру, в шмотках, напитанных насквозь водою. Лишь к ночи обогрелся у костра, напился горячего чаю и все ж озноб не прошел.
Терентий видел себя во сне, одиноко бредущего по громадной Земле, среди стволов гигантских деревьев. Видел себя микроскопическим существом, букашкой, бесконечно и бесплодно пробирающейся по нескончаемым тропам. И казалось ему, что с каждым новым шагом все больше удлиняется этот путь. Страшно стало ему, остановился он посреди дороги, боится сделать хоть шаг… Кричит Терентий, зовет людей, Родьку, мать… И когда они появились в глубине леса, он ринулся им навстречу, но сколько ни шел, не мог их достичь…
Пробудился он, когда рассвет едва брезжил, еще раз перечитал Майкину записку:
«Тереша, мы с Сагановым были здесь, на озере, 5 октября. Оставили вам смену обуви и теплые носки, немного патронов и еды. Все это я закопала под кедром и привалила валуном. Ждем вас до 15 октября, конечно, если не задержится вертолет. Пес пропал через день после моего возвращения в партию к Павлу Николаевичу, пошел к вам, с ним не пропадете. Я тебя очень люблю. Жду и верю, что все закончится, как задумано. Привет Родиону. Скорее выходи из тайги. Береги себя, Терешенька. Целую и люблю, Майя».
«Как же это я вчера не обратил внимания! Она пишет «привет Родьке»… Значит, он за целый месяц не добрался до них, господи, неужели погиб?.. А может быть, пошел к поселку коротким путем? — Беспокойство появилось на сердце у Терентия. — А может быть, Родька где-нибудь на пути к лагерю; может, просто опоздал к отлету и теперь дожидается меня там, горемыка?.. Надо торопиться», — заспешил он.
Собирался он в путь недолго. Напившись чаю и плотно закусив медвежатиной с черными сухарями, он оставил шалаш, направившись в дорогу.