— Слышь, народ! Кто из студентов? Машина на Печково у перекрестка. Ходи давай!
Грузовик был открытый, с белыми досками поперек кузова.
— И всего-то вас? — разочарованно сказал мужик, осмотрев пассажиров. — Знал — не поехал бы. Перекемарили б ночь на станции, не рассыпались до автобуса. — Он раздраженно стал копаться в моторе. — Вот свечу пробило, а все в наше время денег стоит…
— Поторопился бы ты, — сказал Лыков.
Мужик выпрямился, захлопнул крышку капота.
— Если ты так ставишь вопрос, то поехали, — сказал он и, пришаркнув залепленным грязью сапогом, показал на распахнутую дверь кабины. — Одну барышню просим в салон!
— Ишь ты, галантерейный наш. Как-нибудь уж… — ответил ему Лыков, подсаживая в кузов студенток. — Благодетель…
В кузове те прижались друг к дружке. Грузовик тронулся и, набирая скорость, помчался по раскисшему от осенних дождей большаку. Студентки молча мокли под холодным ветром с моросью.
— На балет собрались? — проворчал Лыков, присматриваясь к ним.
— На картошку, доездом мы, — ответила одна и поинтересовалась: — Вы из Печкова?
— Я-то? — Он придвинулся ближе. — Прилаживайтесь под плащ — кашлять будете. — Он осторожно втиснул их под полы своего плаща, обнял за плечи. — Однако ху-удющие… Маток нет, кормить некому?
— Фигуру сохраняем.
— Сохраняйте, коль надо. — Лыков хмыкнул. — Я тоже буду студентом. Держал экзамен… Будем знакомы, худобы… Петр Микитович Лыков… Петя. Как вас величать?
— Хи-хи, Та-аня.
— Руку, Таня! Будем…
— Алла…
— Будем знакомы.
— Почему один сдавали? Вы что ж, развивающийся? — хихикнула Алла.
— Это как?
— Диктовку писали?
— Медалист я…
Машина съехала с большака на проселок. Пассажиров сильно подбросило.
— Неухоженная, однако… Крепче цепляйтесь. — Лыков выставил ноги, уперся спиной в кабину. — Выживем, однако. По какому профилю учиться будете, Таня-Ала?
— На русском отделении…
— Русское слово знать надо, особливо на таких дорогах. Я тоже на русском. Что ж я вас не примечал…
— Мы на втором курсе. Наш отряд вообще-то в Мятищах. А скажите, Петр Микитович?..
— Давай лучше на ты, коллега все ж. — Лыков улыбнулся.
— Вы б тогда бороду сбрили.
— Нельзя, дед не велел. Со Джоя я, с лесного хозяйства к вам, без бороды там холодно… Привык.
— Дед ваш кто? Твой, извините?
— Как не извинить. Трифоныч, нынче помер, по весне. На охоте ушибся, капканы ставил. Нету его боле, я и подался учиться, литературу сильно люблю. Покамест его оставлять одного не хотел. Теперь вот с вами еду…
— Петь! Ой, даже как-то неудобно так.
— Сказано, удобно, не тушуйся. Вовсе даже удобно.
— Где Джой?
— Река? В Сибири. Хороша река: хариусы есть, таймешки… Вода студеная, с ледников. Дно глубоко видать — чистая река. По нынешним временам чище и нет. Вот хоть с Невой вашей не сравнить. С енисейских краев и род мой — все с Джоя…
Грузовик снова подбросило на ухабе. Лыков хлопнул по кабине.
— Мягче, благодетель, не то крышу я тебе прогну, — крикнул он и крепче прижал девчонок, высыпавшихся из-под плаща. — Вишь, услыхал. — Он улыбнулся.
Грузовик пошел тихо, объезжая рытвины и ухабы.
— Вон огоньки, — заметила Алла.
— Видать, прибыли.
Он вспоминал. Утром следующего дня набежала хорошая погода, растянуло по закраине леса дождевое облако, и подоспело бабье лето. Постояло оно, однако, два-три денька и сошло на холодную осень. Дожди затяжно стали поить полинялую разом землю. Понес с северного угла резкий ветер, и по утрам трава под ногами заискрила изморозью. Липы на ближних холмах облетели, лишь край леса ярко горел гроздьями рябины. Вечерами пошел по Печкову от изб запах жареной картошки с грибами.
Запомнил он день, когда приехала Маша. Лыков столкнулся с ней в дверях жилища. «Тоже на картошку? — подивился он, пропуская ее. — До чего ж мала! И ладная!» Он одобрительно проводил ее взглядом и сам зашел следом. Особый интерес у него вызвали ее испуганные зеленые глаза. «Жалка́, ой жалка́!» Ему захотелось по-дедовски, нежно погладить ее по голове, посадить на колени и приласкать. Показалось, что и другие обратили на нее внимание, но все занимались своими делами. Лишь из угла донесся чей-то голос:
— Здорово, Машуль, наконец-то…
Она, не оборачиваясь, ответила:
— Здрасте…
Рядом с тощим верзилой, приехавшим с ней, показалась она Лыкову совсем малюткой. «Вот те божья коровка», — прошептал он, разглядывая ее простенькую одежку. Улыбнулся, услыхав ее почти детский голос. Она стащила с плеч пуховый свитер, осталась в розовой мальчишеской ковбойке с кармашками на груди. «Господи, что статуэтка!» Лыков, покраснев, оглянулся, но никто не заметил его смущения и интереса к девушке. Та, поймав на себе его взгляд, попросила: