— Подумаешь, одному хмырю в «пятак» дал, да «перышком» возле его хари поганой повертел, чтобы прыти у него, петуха недоделанного, поубавилось. Видите ли, ему кружку пива для товарища жалко стало, — искренне возмущался Аркашка, действительно так и поступивший с каким-то любителем пива возле пивнушки на улице Черняховского, что рядом с судом и в ста метрах от отдела, откуда и был, как злостный хулиган, изрядно помятый участковым, доставлен в седьмой отдел милиции.
О том, что потерпевший от его хулиганства мужчина уже написал заявление о нежелании привлекать Сапина к уголовной ответственности за мат и толчок в грудь, а не удар по носу, как он тут втирал сокамерникам, в связи с примирением с ним, Аркашка конечно не поведал. Не к чему корешку такие подробности знать! А то рано состарится.
Повозмущавшись милицейским беспределом, Сапа улегся на нары.
— Вздремнуть, что ли, — зевнул он, потягиваясь.
Не дожидаясь ответной реакции на реплику, укутался в свой пиджак и вскоре захрапел.
— Вот дает, так дает! — позавидовал молчавший до этого времени третий обитатель камеры, безропотно уступивший Сапе нижний ярус нар, до этого момента им занимаемый.
— Посидишь с наше, и ты научишься, — буркнул Крюк без особого энтузиазма.
— Извините за нескромный вопрос, — вновь заговорил третий обитатель, — сколько раз вам побывать на зоне довелось?
— Вообще-то, у нас не принято много вопросов задавать. За это можно и язычок укоротить, — принялся воспитывать «молодого» Крюк, — да, ладно, отвечу: по три-четыре ходки к «хозяину» имеем.
— Не дай Бог! — испугался собеседник Крюка.
— Бог, Юрок, может и не дает, он не фраер, — назвал Крюк своего сокамерника по имени, так как они еще до появления в камере Сапы успели познакомиться, — да прокурор с судьей дают, мать их ети, на всю катушку! Ты, вот, за что тут чалишься?
Вообще-то, малознакомые люди, попав в камеру, бывают не очень общительны. Во-первых, у каждого свои мысли череп ломят, во-вторых, боятся подсадных стукачей, да скрытых микрофончиков. Но со временем даже самые неразговорчивые от камерной тоски и неведения заговаривают. Особенно те, кто впервые попадает в ИВС. Им интересно знать, как там, по ту сторону, в другой, отличной от свободы, жизни. Вот и пытаются пройти ликбез. Так и с Юрой было: молчал-молчал, пока другие молчали, а подвернулся случай, сущий пустяк, он и заговорил.
— По подозрению в мошенничестве. Говорят, что я одну фирму кинул…
— Говорят, или кинул?
Сказавший «а» скажет и «б». Стоит начать говорить, потом не удержаться. Слова, как понос, летят без удержу.
— Так уж получилось, что кинул. Я не хотел, да уж так сильно были деньги нужны, что не удержался, пяток тысяч позаимствовал… А что, моя статья на зоне не котируется? — спросил заискивающе Юрок.
— Да статья, как статья. Человеком надо быть… везде. Хоть в зоне, хоть на свободе. Не боись, там тоже люди живут… Если, конечно, себя правильно ведут. Не стучат куму, за себя могут постоять. Ты как, в раскладе, или в завязке?
— Не понял.
— Я спрашиваю, сознался или ничего не признаешь?
— А-а-а, понял. Я сознался. А что, не стоило?
— Правильные парни с ментами никогда не сотрудничают. За падло это, и чего им жизнь облегчать.
— Говорят, что раскаяние, содействие следствию принимается во внимание. Так даже адвокат мне говорил. А?
— Сказки все! Адвокатам не очень-то доверяй, они со следователем в одну дуду дудят. Нас им не жалко. Обдерут, как липку, и на зону отправят. Не им же там париться. Других дурачков найдут, любителей уши распускать. Впрочем, дело хозяйское.
— А ты сознаешься? — робко спросил Юрок после паузы.
— А мне и сознаваться не в чем. Горбатого лепят в нагляк. Пытаются мокруху на меня повесить. И, кажется, повесят. Все складывается, Юрок, так что мне не отвертеться, хотя я этого козла и не резал. Но не раз грозил прибить его за захват гаража. Потом кровь на мне нашли — с друзьями подрался по пьяному делу. А менты считают, что это кровь того козла, Смирнова Артема. Вот такие-то дела. А я этого Артема в тот день и в глаза не видел. Понимаешь, не видел! — чуть ли не закричал Крюк.
— Чего базлаешь, людям спать не даешь, — не убирая с лица пиджак, недовольно пробурчал Сапа.
Он действительно, в силу годами выработанной привычки, как сказал, так и сделал: задремал, но спал в пол-уха и с первыми словами сокамерников уже про сон забыл, но вида не подавал, что не спит, маскируясь пиджаком и безмятежно посапывая и похрапывая.