— Сходи, поищи пару листиков бумаги, надо помочь человеку.
Студеникин ушел за бумагой, а Аверин стал угощать собеседника очередной сигаретой. Специально новую пачку купил.
— А что писать, — заискивающе спрашивал Злобин, заглядывая в глаза опера, в надежде что-нибудь там увидеть для себя интересное, когда Студеникин принес несколько листов писчей бумаги.
— Пиши, что желаешь сознаться в совершенном преступлении и для этого просишь прибытия следователя, — с самым серьезным видом говорил Аверин.
— А мне это на суду зачтется?
— Обязательно.
— Вы не обманываете?
— А какой мне резон тебя обманывать? Так в статье шестьдесят первой УК написано. Следователь ведь зачитывал.
— Да мало что написано, — сомневался подозреваемый, находясь в состоянии, когда и хочется, и колется, и мама не велит…
— Тогда не пиши. На всю катушку получишь, — делал вид, что забирает листы бумаги, опер.
— Ладно, напишу.
— Да уж сделай одолжение. Себе. Не нам… — словно холодной водой из ушата обдавал словами подозреваемого, Аверин. — Нам это уже ни к чему… А тебе, друг мой, ой, как нужно!
Так что, к приезду следователя Паромова и криминалиста Андреева письменные заявления подозреваемых Злобина и Апыхтина с просьбой вызвать следователя для дачи признательных показаний уже лежали на столе начальника ИВС, с наложенными на них его резолюциями, при соответствующей регистрацией в журнале. А опера поочередно «обрывали» телефон, то докладывая многочисленному руководству о сдвиге в деле Смирнова, то разыскивая куда-то запропастившегося следака, надумавшего в такой момент отбыть в следственный отдел УВД города.
— Тоже нашел время!
12 МАРТА. РАСКЛАД ПОШЕЛ
— Работайте, — поздоровавшись со следователем и Андреевым, добродушно басил грузный капитан — начальник ИВС. — Кабинеты все свободные, выбирайте любые.
В середине рабочего дня получить следственный кабинет для работы — было большой проблемой. За кабинетами очередь выстраивалась из следователей и оперативных работников. Можно было полдня просидеть, прежде чем получить кабинет в свое распоряжение.
«Нет худа без добра, — отметил про себя Паромов, — хоть с кабинетом заморочек нет»!
Паромов выбрал тот, что был попросторней и посветлей. По крайней мере, для восприятия: светлые стены, светлый линолеум, белый потолок и отсутствие металлической клетки. Не то, что в других кабинетах-камерах.
— Хорошо, — одобрил выбор начальник ИВС, — просторная «хата», не так остро чувствуется гнетущее чувство лишения свободы. Да и с аппаратурой лучше разместиться…
По-видимому, таким образом, он отреагировал на действия эксперта-криминалиста, возившегося с проводами видеокамеры.
Как и прежде, Паромов начал со слабого звена — Апыхтина.
— Мне передали, что требовал встречи со следователем? — спросил он, когда разводящий привел в кабинет подозреваемого. — Это так?
— Так, — ответил Апыхтин.
— И что же случилось? — продолжал спрашивать без особого интереса следователь, делая вид, что общение с подозреваемым ему никакой радости не доставляет. — Может, тебя кто тут обидел? И ты желаешь мне пожаловаться?.. Возможно, это и правильно, то с этим можно было и до завтра потерпеть…
Ни одного намека на то, что ждет признания в совершении преступления.
— Я хочу сделать признательные показания, — начал торопливо Апыхтин, явно опасаясь, что следователь вот-вот развернется и уйдет, не выслушав его до конца.
— Это одолжение следствию или действительное раскаяние? — холодно перебил его Паромов.
— Раскаяние, раскаяние, — заторопился подозреваемый. — Хочу написать явку с повинной.
— Я же говорил, — напомнил следователь утренний разговор, по-прежнему, делая вид, что запоздалые признания его не очень интересуют.
— Я помню, — жалобным тоном заговорил подозреваемый, — но прошу меня простить. Дурак был, что сразу не последовал вашему совету. Уж извините.
— Хорошо, — смягчил тон следователь, сейчас увидим, как вы раскаиваетесь. Против записи допроса на видео возражению имеются?
— Нет, нет. Не имеются.
— Вижу, — решил слегка подыграть следователь, — что действительно чувство раскаяния в вас заговорило. Однако, как нам быть с участием адвоката. Я не смогу его сейчас найти.
Он еще хотел добавить, что адвокаты — это свободные люди, не связанные не служебным долгом, ни милицейской этикой, чтящие гарантированные Конституцией права и свободы, не признающие ненормированный рабочий день, но Апыхтин сам вмешался: